Александр Семенович усмехается.
— Да нет, просто решили немного прокрутить твой «сверхмощный» двигатель. А то он, чего доброго, совсем заржавеет, и придется его капитально ремонтировать, — шутит Мельников.
Жорницкий, чтобы перевести разговор, обращается ко мне и спрашивает, будем ли мы заходить ночью в порт или будем ждать на якоре у входа.
— Если лоцман встретит, зайдем, — отвечаю. Я понимаю Жорницкого, ему досталось за последние дни, так как Мельников не пропускал ни одного случая, чтобы не подтрунить над ним. Даже в очередном номере стенной газеты был помещен дружеский шарж на наших механиков. На этом неплохо сделанном Рогалевым рисунке были изображены механики, с тоской смотрящие на наполненные ветром паруса и говорящие друг другу:
«Неужели он не перестанет дуть?»
«Придется переконструировать мотор и сделать от него привод к мясорубке на камбузе. Больше, кажется, ему нет здесь применения».
Эта карикатура вызвала много шуток. Буйвал смеялся вместе со всеми, но Жорницкого она, кажется, сильно задела. А сейчас Павел Емельянович вновь чувствует себя отлично.
Около 23 часов подходим к проходу между волноломами. Лоцманского катера не видно, и я решаю идти в аванпорт, чтобы стать там на ночь на якорь. Проход неширок, каких-нибудь 80 метров. Вспыхивающий яркий свет маяка у входа слепит глаза и мешает ориентироваться. Когда свет гаснет, совершенно ничего не видно. Сбавляем ход до малого и осторожно двигаемся вперед.
Неожиданно справа, на высокой горе, смутные очертания которой черной массой проектируются на фоне звездного неба, начинает мигать прожектор. Луч направлен на нас. Совершенно очевидно, что это сигнальный пост и что он что-то запрашивает. Прошу Мельникова разобраться, в чем дело, а сам продолжаю следить за движением судна, стараясь держаться ближе к маяку. Другую сторону прохода видно плохо.
Мельников читает то, что передает прожектор, и говорит:
— Спрашивают, какое судно, откуда и куда идем.
— Пишите: «Советская шхуна „Коралл“. Лиепая — Владивосток, последний порт захода — Висмар. В Плимуте будем брать топливо, продовольствие и воду».
Мельников нажимает ключ клотиковой лампочки и начинает медленно «писать». Он еще не успевает окончить, как мы минуем маяк и входим в аванпорт. Навстречу быстро бегут огоньки лоцманского катера. Останавливаю машину и посылаю Каримова на палубу встретить лоцмана. Нужды в нем уже нет, но порядок есть порядок.
Лоцман поднимается на борт и направляется к корме.
После обычных приветствий и вопросов о длине судна, глубине осадки и т. д. лоцман, высокий, крепкий, худощавый мужчина, спрашивает:
— Куда идет судно?
— Владивосток, — отвечаю я.
Лоцман переспрашивает, я повторяю. Тогда, немного помолчав, он произносит:
— Прошу прощения, что беспокою господина капитана, но в наше время очень странно видеть парусное судно, идущее в такой далекий вояж. Тем более, — немного подумав, добавляет он, — русское парусное судно. Русские ведь мало плавают под парусами.
— Ну, ничего, скоро вам придется вводить в гавань очень много русских парусников, — шучу я. — В течение ближайших лет много их будет идти этим же путем. Да зачем далеко ходить, — я показываю в сторону моря, где на горизонте видны огни «Барнаула» и «Кальмара», — там идет еще один русский парусник, и он также пойдет на Дальний Восток.
— О, это очень хорошо, — кивает головой лоцман, — нет лучшей школы для моряков, чем плавание под парусами. Тот не моряк и недостоин звания «летучей рыбы», кто не ходил под парусами в дальние вояжи. — И, немного помолчав, добавляет: — Мистер Джон Бейдл искренне удивится, а он удивляется очень редко. — И тут же поясняет: — Мистер Бейдл — старый лоцман и бывший капитан парусного клипера. Он сейчас там, на лоцманском катере, пошел встречать те корабли. Но он не знает, что там тоже есть парусник, и тем более не предполагает, что это русский. Когда мы подошли к вашему борту, он, увидев ваши мачты, определил, что это швед, и удивился, так как уже очень давно шведские парусники не ходят так далеко. Хотел бы я видеть его лицо, когда он будет здороваться с вашим капитаном и узнает, что капитан русский, — смеется лоцман. Я тоже смеюсь, представляя себе диалог удивленного лоцмана с неразговорчивым Мельдером.
Медленно, малым ходом двигаемся по обширному аванпорту. В Плимуте я не был очень давно, пожалуй, лет пятнадцать, и теперь с интересом оглядываюсь по сторонам. Ночная темнота скрывает все вокруг. Однако бросается в глаза бедность освещения города, только вдоль берега ряд ярких огней, дальше все тонет во мраке, и лишь изредка кое-где горят уличные фонари. Смотрю на часы. Скоро полночь. Правда, англичане, а особенно жители таких провинциальных, хотя и больших городов, ложатся спать очень рано — часов в 10 вечера, но все же освещение на улицах прежде оставалось. Теперь его почти не видно.