Сообщив все это, он что-то повелительно кричит, обращаясь к надсмотрщику, и спускается в катер. Сейчас же надсмотрщик подает какую-то команду, и рабочие из лодки начинают по одному подниматься на палубу. Последний передает наверх ворох пакли, два больших котелка для варки смолы, небольшой железный бочонок со смолой и разные инструменты, нужные для работы. С удивлением и грустью разглядываю этих «рабочих», кучкой стоящих около борта. Почти все они в страшном рванье, без шапок и чрезвычайно худы. Выделяются только двое в синих комбинезонах и синих беретах, оба в очках, на ногах у них сандалии. Очевидно, эти что-то вроде мастеров.
За моей спиной стоят матросы и мотористы и также разглядывают прибывших.
— Как они будут работать? Ведь они едва на ногах держатся, — говорит Олейник. Все остальные молчат.
В это время старый негр пытается снять с планшира бочонок со смолой и, не удержав его, роняет на палубу. Быстро нагибаясь, он пытается поднять бочонок, но, потеряв равновесие, падает, сильно ударившись грудью о бочонок. Тотчас «мистер Самбо» делает шаг вперед и замахивается на неудачника своей короткой палкой. Несчастный съеживается, ожидая удара. Стоящий неподалеку полицейский равнодушно смотрит на эту дикую сцену, как на нечто обычное, само собой разумеющееся. Но надсмотрщик не успевает ударить. Не успеваю и я произнести ни одного слова, как неожиданно из-за моей спины выскакивает Гаврилов, делает два больших шага, плечом отталкивает надсмотрщика и, нагнувшись, легко поднимает бочонок и ставит его на трюм.
Надсмотрщик начинает что-то кричать, и полицейский бросается к нему на помощь.
Скандал готов разгореться. Тогда я вмешиваюсь и объясняю надсмотрщику, что палуба советского судна — это часть советской территории, и я как капитан советского судна категорически запрещаю бить людей у меня на судне, и что, если он не может руководить работами иначе, я буду вынужден просить агента прислать мне другого надсмотрщика.
Угроза производит должное впечатление, «мистер Самбо», кланяясь, говорит, что без палки с этими людьми работать нельзя, так как они страшно ленивы, но что он постарается обойтись на судне без побоев. Потом они обмениваются с полицейским несколькими фразами, и полицейский отходит от группы молча стоящих негров. Подзываю Мельникова и прошу его показать рабочим, что нужно конопатить и где можно разогревать смолу, а сам ухожу в каюту. Проходя мимо буфета, прошу прислать ко мне Гаврилова и Сергеева.
Через несколько минут они уже у меня в каюте. Я говорю Гаврилову, что разделяю его возмущение поведением надсмотрщика, но предупреждаю — мы не должны забывать, что находимся в чужой стране и что подобный поступок может привести к крупному скандалу и провокации.
Выслушав меня, Гаврилов говорит:
— Честное слово, не мог удержаться. Я потому и схватил бочонок, что разрядка была нужна. Если бы я не схватил его, то этому толстому черту дал бы так, что он и костей не собрал бы. Понимаю, что так делать нельзя, но просто не совладал с собой. А на берег, если у них там все так, то мне действительно лучше не ходить.
Я отпускаю его, посоветовав впредь быть более сдержанным. Затем объясняю Сергееву правила поведения в случаях, подобных происшедшему, и поручаю ему наблюдение за командой. Пока я говорю, Сергеев хмуро молчит, опустив глаза и переминаясь с ноги на ногу. А когда я кончаю, он после небольшой паузы говорит:
— Все будет в порядке. — И вдруг, вскинув на меня глаза, добавляет: — Ведь знаете, Борис Дмитриевич, у меня у самого руки зачесались, когда он замахнулся на этого беднягу. Но Вы не беспокойтесь, все будет в порядке.
Отпустив Сергеева, приглашаю в каюту Буйвала, и мы долго сидим с Григорием Федоровичем, обсуждая, как производить увольнение людей на берег, чтобы избежать возможных провокаций. В это время над головой начинают дробно стучать конопатки, и, условившись, что с людьми поедет он сам, мы выходим на палубу.
Надсмотрщик уже расставил рабочих по местам, а сам растянулся в тени фальшборта на палубе. Иду посмотреть, как идет работа. Бойко стучат мушкели, которыми осаживают паклю в пазах между досками палубы. Конопатками работают четверо — двое в синих комбинезонах и еще двое помоложе. Остальные или счищают смолу с палубы, или сметают очищенное в сторону, или скручивают пряди пакли для работающих с конопатками. На носу около судовой бани, в которой решено разогревать смолу, возятся еще двое, открывая злополучный бочонок со смолой и приготовляя для нее котелки. Полицейский сидит возле них в тени полубака. Из надстройки выскакивает Сухетский.