По деревянной лестнице поднимаемся на второй этаж в контору. Здесь все просто и даже примитивно. В большой неопрятной комнате с тростниковыми жалюзи на окнах работает несколько клерков — американцев и креолов. Здесь же стоит стол агента, заваленный ворохом каких-то бумаг.
Садимся и начинаем проверять заявку. Это сделать нетрудно, так как она очень мала. В основном это свежее продовольствие и лед для его сохранения. Агент очень удивлен таким ограниченным размером заявки. Он здесь же спрашивает, что предпочитает капитан: ямайский ром, или голландский джин, или, может быть, виски «белая лошадь», сколько ящиков нужно привезти на судно? Он недоумевает, когда я отвечаю, что ни одного ящика брать не буду.
— Я обслуживаю второе русское судно. Первое — это «Кальмар». Там тоже не взяли ничего из напитков. Может быть, русские не пьют или не знают, какой хороший напиток ром?
Я отвечаю, что русские пьют, как и все люди, но предпочитают делать это дома. А на работе, в море, русские действительно не пьют.
— И, — добавляю я, — мы приехали сюда оформить заявку, а не обсуждать, кто, когда и что пьет.
— О да, о да, — поспешно говорит агент и спрашивает, что еще угодно заказать капитану. Я заказываю карты, отказываюсь от машины и, попрощавшись, вместе с Павлом Емельяновичем выхожу из конторы. Нам обоим хочется пройтись немного пешком и посмотреть город, а до порта не так уж далеко.
Медленно идем по улице. Взад и вперед снуют люди. В подавляющем большинстве это негры, белых очень мало. Негры и мулаты одеты бедно. Американцы — в основном служащие государственных учреждений, военные или агенты различных фирм. Вот торопливо идет худощавый молодой человек, его лицо покрыто веснушками, рыжие волосы курчавой шапкой покрывают голову, голубые глаза с любопытством обращены на нас. Его белый костюм далеко не свеж и кое-где заштопан, белые туфли на ногах давно пережили свою молодость. Под мышкой он держит сверток. Это, вероятно, мелкий клерк спешит по поручению своего патрона.
Совсем иначе выглядит другой американец, который только что вылез из автомобиля и раскуривает толстую сигару. Этот одет безукоризненно. На пальцах сверкают кольца.
На углу под громадной пальмой стоит рослый полицейский с неизменным клобом в руках.
Там, где кончаются дома, вверх по склону холма вьется узкая дорога, огражденная двумя стенами зеленой чащи.
— Может быть, пройдемся минут пятнадцать? — говорит Павел Емельянович. — Интересно, что представляют эти заросли дальше…
Мы сворачиваем в сторону и направляемся вверх по дороге. Ветви над головой сходятся так густо, что затемняют солнечный свет, и мы идем в зеленом полумраке лиственного туннеля. Но прохлады в этом полумраке мало. Воздух насыщен испарениями. Дурманящий запах орхидей и других цветов смешивается с запахом гнили. В кое-где пробивающихся сквозь листву солнечных лучах танцуют в воздухе столбы каких-то мелких насекомых. Толстые лианы, как огромные змеи, свешиваются над головой. Невольно вздрагиваешь, когда думаешь, что одна из этих лиан может и в самом деле оказаться змеей, подстерегающей добычу. Какие-то маленькие птички, весело попискивая, снуют в листве, под зеленым куполом. Это колибри. С цветка на цветок порхают огромные нарядные бабочки. Высоко наверху, вероятно на самом верхнем ярусе зеленой «крыши», оживленно тараторят попугаи. Очень хочется посмотреть, какие они здесь; мы останавливаемся и пытаемся сквозь плотный покров листвы разглядеть их. Неожиданно попугаи поднимают невероятный крик, раздается хлопанье крыльев, шуршание листьев, и вновь все стихает.
— Улетели, — разочарованно произносит Павел Емельянович.
— Что же их испугало? — недоумеваю я. — Судя по следам, этой дорогой пользуются люди, и если бы птицы были столь пугливы, то не вертелись бы в этом районе.
Не успеваю я закончить фразу, как над головой раздается шорох ветвей, визг, какое-то щелканье и бормотание. Стайка маленьких обезьянок проносится по веткам, не задерживаясь над нами. Нам не удается разглядеть их как следует, только несколько быстрых теней мелькает над головой, и снова все стихает.