Выбрать главу

Мы услышали звон разбитого стекла и увидели стюарда в белом фраке, бессильно привалившегося к двери карточной комнаты. У него из рук выскользнул поднос с коктейлями, и он тупо уставился на разбитые стаканы.

Все обернулись в его сторону. Голоса умолкли, оркестр тоже перестал играть. По залу торопливо пробирался владелец заведения с отвислым колыхающимся животом. Но самое отчетливое зрелище представляло собой вытянутое, блестящее от пота лицо стюарда, который что-то увидел и пребывал в состоянии панического ужаса.

Могу ли я пояснить то ужасное состояние, которое не имеет названия, — нечто леденящее, какой-то болезненный шок, который словно приковал нас к дивану? Это состояние длилось лишь мгновение, но запечатлелось у меня в мозгу в малейших деталях. Голоса снова исчезли, так что в тишине стало слышно, как упала на пол стойка рулетки. Все как один обернулись в сторону раздавшегося грохота. Крупье с досадой поднял взгляд, кто-то нервно хихикнул, но при этом все посетители салона застыли в неподвижности.

Поставив стакан, который слегка звякнул, соприкасаясь со столом, Банколен медленно поднялся. Я так и вижу его, нависшего над столом, освещенным розоватым светом лампы на фоне темного алькова. Наш полицейский опирался на стол костяшками согнутых пальцев. Розовый свет придавал его лицу вид ужасной, нечеловеческой маски. Черные брови изогнулись и насупились над сверкающими глазами; тонкие линии морщин „сбегали“ с затененных скул к маленьким усикам и остроконечной бородке; разделенные пробором волосы завивались вверх, как рога…

— Спокойно, — машинально произнес он. — Следуйте за мной. Только без спешки.

В зале вновь послышался смех. Люди вернулись к игре, недоуменно пожимая плечами. С беззаботным видом мы пробирались сквозь толпу. Краем глаза я заметил один из столов с номерами, обтянутый шелковой тканью, даже уловил блеск серебристого стержня, на котором крепилось колесо рулетки. Мы прошли под одной сверкающей люстрой, под второй, третьей — и оказались у двери в карточную комнату. Банколен протянул руку управляющему, предъявляя ему зажатый в ней полицейский жетон, и произнес магические слова: „Начальник полиции“. Мы с Графенштайном последовали за ним.

Мне понадобилось немало времени, чтобы полностью осмыслить увиденное. Когда это произошло, я повернулся кругом и в крайнем смятении, оглушенный ужасом, на ткнулся на управляющего… Комната была просторной, квадратной. Стены, обтянутые темно-красной кожей. На них были развешаны старинные щиты и оружие. Позеленевшие от древности медные поверхности оружия слабо мерцали в сумрачном красноватом освещении, но лезвия были острыми и блестящими. У стены напротив двери стоял большой диван. Рядом на столике с мозаичной поверхностью горела лампа под красным стеклянным абажуром. Перед диваном на красном ковре лежал в странной позе человек. Пальцы его рук были расставлены и прижаты к полу, будто он собирался прыгнуть вперед, — согнутыми коленями он опирался на пол. Но у человека не было… головы! Вместо нее торчал кровавый обрубок шеи, уткнувшийся в пол.

Сама голова стояла в центре красного ковра, опираясь на оставшуюся часть шеи. На ней сверкали остекленевшие белки глазных яблок и чернел широко распахнутый рот. Из открытого окна задувал легкий ветерок, и на голове медленно шевелились волосы, словно она была живой.

Глава 3

ГОЛОВА, ЛЕЖАЩАЯ ПОД ЛАМПОЙ

Полностью владея собой, Банколен обратился к управляющему:

— Внизу находятся двое моих людей. Вызовите их. Немедленно заприте все двери. Никто не должен покинуть здание. Если возможно, постарайтесь, чтобы люди продолжали спокойно играть. А пока зайдите в комнату и заприте ту дверь.

Управляющий что-то промямлил трясущимися губами стюарду, уронившему поднос, и добавил:

— Уберите это стекло… Не отвечайте ни на какие вопросы. Слышите?

Управляющий, очень толстый человек с выпирающим из брюк животом, который при каждом движении хозяина вздрагивал, как желе, а кончики огромных усов поднимались к самым глазам, выпученным, как у лягушки, топтался возле двери и тупо дергал себя за усы. Вынув из кармана карандаш, Банколен с его помощью повернул ключ в скважине.

Справа от нас и слева от мертвого, лежащего у дивана, находилась еще одна дверь. Она была приоткрыта, и в щели показалось чье-то испуганное лицо.

— Франсуа! — позвал Банколен, заметив это лицо. — Это мой человек… Вот наказание! Франсуа, довольно таращиться, как овца! — Он обернулся к владельцу: — Эта дверь ведет в основной холл, месье?

— Да, — тупо кивнул управляющий. — Это… Она…

Банколен подошел к ней и перекинулся несколькими словами с детективом по имени Франсуа.

— Отсюда никто не выходил, — сообщил он, закрывая дверь. — Франсуа следил за этой дверью. Так, ладно!

Мы внимательно оглядели помещение. Массивный Графенштайн неподвижно стоял, понурившись, и помаргивал, глядя на отсеченную голову. Я старался не смотреть на эту голову, а она, казалось, искоса посматривала на меня. Прямо в лицо мне дул из окна холодный ветер. Банколен приблизился к обезглавленному телу, остановился и пристально смотрел вниз, машинально поглаживая усики. Рядом с обрубком шеи, недалеко от скрюченных, забрызганных кровью пальцев левой руки я заметил торчащую из тени часть тяжелой шпаги. Ясно было, что она из коллекции оружия, развешанного на стене над диваном, — парная к ней шпага была расположена наискосок от пики, висящей в центре, под зеленым щитом с выгравированным на нем каким-то сложным рисунком. И хотя острие было покрыто застывшей и потускневшей кровью, лезвие ближе к рукоятке было острым и блестящим.

— Здесь поработал мясник. — Банколен даже передернул плечами. — Смотрите, шпагу недавно заточили.

Он осторожно перешагнул через пропитанное кровью пятно на ковре и приблизился к окну в левой стене.

— Сорок футов до мостовой… совершенно немыслимо.

Он повернулся спиной к колышущимся от ветра шторам. В его черных блестящих глазах читались злость на самого себя, возбуждение, растерянность. Он сжал и разжал кулаки в недоверчивости и вернулся к телу. Стараясь не наступить на пятно крови, Банколен встал коленями на диван.

Я перешел к стене, у которой стоял диван, так что видел всех по очереди при тусклом красноватом освещении: откинувшегося назад Банколена, Графенштайна, который не сводил глаз с жуткого остатка человеческого тела на полу; управляющего, по-прежнему подпиравшего спиной дверь в салон, с остановившимся взглядом. Красные шторы колыхались от ветра. Картина представляла собой страшную нереальность восковых фигур, тем более ужасающую, что поражала своей жестокостью. Затем Графенштайн наклонился и осторожно поднял голову за волосы. Поправив очки, он изучал ее своими мягкими голубыми глазами, поворачивая во все стороны и что-то задумчиво бормоча.

— Положите на место, — приказал Банколен. — Мы не должны ничего здесь менять. И осторожнее, не закапайте кровью брюки…

Подойдите ближе, месье, — обратился он к управляющему. — Эта шпага — она из этой коллекции?

Управляющий возбужденно заговорил. Отрывистые, односложные слова вырывались у него из уст как искры пламени — почти неразборчивая стремительная речь типичного итальянца. Да, шпага из этой коллекции. Она висела перекрещенная с парной к ней шпагой под франкским щитом. Вот на этой стене, над диваном. Подделка под Средневековье.

— Понятно, — кивнул Банколен. — И у вас принято держать на стене тяжелую двуручную шпагу с лезвием, заостренным как бритва, только ради удовольствия гостей?

Управляющий ударил себя в грудь:

— Я, я художник! В моем доме все должно быть совершенным! Когда мои клиенты видят здесь шпаги, это должны быть настоящие шпаги и, естественно, острые. — Он воздел руки вверх. — Клянусь кровью Мадонны! Вы когда-нибудь видели часы, которые не ходят? Вы…

— Вполне разумный довод, — едко заметил Банколен, — для того, чтобы развешивать шпаги, которые никого не убивают. Жаль, что ваше страстное стремление к реализму не распространяется на эти медные гвоздики на рукоятке — видите? Боюсь, мы не сможем снять с них отпечатки пальцев… Эта комната используется еще для какой-либо цели, помимо убийства ваших гостей?