- Да все с твоими новеллами в порядке! Более того, я уверен, ты обязательно получишь за нее премию! – воодушевляющее восклицал краснощекий Эдо, передавая в руки Кано его творения. Тогда Кавагути начинал морщиться и громко вздыхал. В следующий момент он откидывал в сторону стопку листов, и пока она скользила по барной стойке обратно, в сторону Эдо, сам писатель расплывался по той же стойке, едва держась на стуле. Кано клал голову на деревянную поверхность и издавал звуки, похожие на скулеж или скрип старой двери. Так он выражал недовольство и безнадегу.
- Ну вот опять ты начинаешь… значит, я просто выкину эти новеллы, и никому они больше не будут нужны. Да, да. Точно так и поступлю… это будет твоя вина, Эдо. Твоя…
А после этих слов кулак Кано слабо толкал в руку Эдо и повисал между стульев. В ответ Оба задерживал дыхание и пытался не смеяться слишком громко и аккуратно клал новеллы к себе поближе.
Он принимался за чтение, пока ворчащий товарищ не умолкал, проваливаясь в сон.
И вот в одну из таких ночей Оба все-таки решился дать правдивый ответ…
- Дурак здесь только ты, Кано… Я не позволю тебе сжигать собственные труды. Однажды… - чтобы не разбудить друга, Оба нежно подталкивал его в другую сторону и легонько хлопал по спине.
- В скором времени ты станешь самым великим писателем. Честно признаться, я не нахожу в твоих работах недостатков. Эти работы слишком хороши. Не могу пообещать, что мы еще раз вот так соберемся вместе. Но я всегда буду приглядывать за тобой. Я клянусь тебе, друг мой, оберегать это достояние. Даже ценой собственной жизни.
Кано продолжал сопеть. Это была последняя ночь, когда они виделись.
Кавагути замолк, не выпуская из рук чашку для сакэ. В его глазах собирались слезы. Кано вновь отвернулся и требовательно вытянул посудинку вперед.
Он повторил:
- А что я должен сказать?
Кавагути ненавязчиво коснулся щеки цветастым рукавом хаори. Но руки не убрал.
Оба несколько опешил от странного «приветствия», но все же расслабился, расплываясь в ответ привычной усталой улыбкой и забрал у Кано сакадзуки. Чашечка с легким скрипом отодвинулась в сторону. К бутылке с алкоголем.
- Не-а, с тебя, пожалуй, хватит. Только очнулся, а уже за чужой счет выпиваешь.
- Но ты ведь сам предложил! – возникнул юноша. Он дернулся, но до сих пор не обернулся. Кано неподвижно сидел лицом к окну, за которым царила сплошная темень.
- Это ты верно подметил… подумать только, мы не виделись всего две недели, а кажется, будто прошли годы. Я скучал по тебе, друг мой.
Повисло напряженное молчание. Ни один, ни другой не сказали друг другу ничего особенно обидного или грубого. Да и Оба знал Кано достаточно, чтобы не обижаться на него за подобное поведение. Видел, что сейчас Кавагути молчаливо рыдает и с трудом сдерживает всхлипывания. И плечи бедного черноволосого юноши дрожат не от испуга или злости, а оттого, что страдания раздирают медвежьими когтями Кано изнутри.
Эдо потянулся руками за спину. На стол с мягким шелестом опустились рукописи.
- Я понимаю, сейчас не лучшее время… но я помню, как сильно ты хотел узнать, что я думаю о той твоей новелле. А в итоге, - Оба прикрыл ладонью рот, когда голос дрогнул. – а в итоге ты совсем выбился из сил и заснул. У нас больше не было возможности обсудить ничего с тех пор…
Кавагути все молчал. Оба решился продолжить.
- Так вот, я как раз начал говорить, когда ты притих и перестал буянить. Но вот незадача, оказывается, ты уже спал и не слышал. Я тогда не сразу заметил даже. Довольно забавно получи-
- Я не стал великим писателем, - наконец отозвался Кано. Шепот прерывался. Слова к концу едва можно было разобрать.
- Не понял? – Эдо напрягся, но постарался скрыть беспокойство. – прости, Кавагути, мог бы ты повторить?
- Ты лжешь, - красные от слез глаза Кано устремились на Обу. Губы Кавагути дрожали. Влажные от слез щеки прикрывал рукав одежды. – тогда в баре… ты подумал, что я заснул. И сказал, что однажды, совсем скоро, я стану великим писателем. Ты тогда сказал, что я получу премию! Я столько пота, слез и крови пролил над этими рукописями!