Эдо закашлял. От криков в горле першило, из глаз хлынули слезы. Оба утер их и быстро отпил прямо из горла бутылки еще немного сакэ. Эдо откинул пустую емкость в стену, рядом с головой Кано. Но Кавагути не пошевелился.
- Ну как, ты доволен моей «критикой»?
Юноша окаменел. Глаза стали стеклянными. Тело потеряло всякую подвижность. Как тряпичная кукла, он мог только смотреть в одну сторону, не моргая и не шевелясь.
- Почему, Эдо?... ты был тем, в ком я нуждался больше всего. Я писал только потому, что ты говорил, что тебе нравится, как я пишу. Скажи мне, Эдо?! – Кано подполз ближе и крепче прежнего ухватился за подол одежд наставника. Но наставник был неумолим.
Эдо прошагал к двери, волоча по полу поверженного и плачущего Кано, пока он всеми правдами-неправдами тщетно пытался ухватиться гэта за половицы, но, естественно, не мог. Кавагути извивался и хватался то за подол, то за ногу. Поверженный ученик цеплялся за пол пальцами, сбитыми от попыток в кровь.
- С меня хватит, - Эдо распахнул настежь дверь. Туманный ночной пейзаж с видом на реку открылся перед жестоким учителем и поверженным учеником. – выметайся. Бери лодку и уплывай вверх по реке. Мне все равно, где ты окажешься. Мне все равно, куда подашься. Но если утром я выйду к побережью, когда рассеется туман, и ты будешь скулить у меня под дверью… - Оба наклонился к Кано, держа в руке осколок бутылки. – я разрежу твою тушку так же, как разрезал нити твоих новелл. Буду убивать тебя до тех пор, пока не прощу за лживые слова, которые ты вытягивал из меня.
Кано крепче вцепился в ногу Эды. Стекло у самого горла его не страшило.
- Эдо, прости, прости, если чем обидел! Эдо, прошу, не выгоняй меня! Давай начнем нашу дружбу заново! Умоляю, кроме тебя, я больше никому ни в мире живых, ни в мире мертвых больше не нужен! Без тебя я ни на что не годен! – Кавагути кричал без отдыху, он цеплялся за призрачную, каким-то образом уцелевшую надежду – за Обу. – я стану лучше, я научусь писать! Я стану достоин того, чтобы держаться рядом! Прошу, Оба, давай поговорим еще хоть раз!
Оба цыкнул сквозь зубы и отпнул Кано так, что тот куборем скатился по крыльцу и весь испачкался в мокрой земле, которую омывала река. Сквозь гаснувший в слезах мир, исчезающие в тумане очертания, Кавагути видел, как в ночном мраке перед ним захлопнулась дверь. И в свете ее исчезла последняя надежда, ради которой он лишил себя жизни.
Кано остался один. Снова. Наедине с холодными камнями, лодкой, веслом… и канатом, за который цеплялась лодочка, чтобы не исчезнуть за горизонтом, уносимой рекой в тумане… чтобы держаться на плаву.
- И даже мой наставник… - Кано заметил, как слабый свет окна исчез за занавеской. Тьма полностью захватила берег. – даже другу я противен. Теперь я остался один.
Кавагути никак не мог отдышаться и перестать всхлипывать, хватаясь то за сердце, то за голову.
- Нет. Я всегда был один.
Юноша разулся и оставил на берегу гэта. Как зачарованный, глядя за пределы спокойной реки. Он уже не знал, что ему делать. Зато руки и изнывающая от слов-хлыстов душа знали.
Лодка медленно отчалила.
Туман сгущался. «Суденышко» исчезло за далеким горизонтом.
Вслед за лодочкой неторопливо, с камнем в руках и на сердце, с комом в горле и петлей на шее… незримо исчез за туманом и Кано.
4
Эдо улыбался и плакал. Он топил печали в сакэ, пока алкоголь не закончился. Очередная бутылка.
Окна его плотно были задернуты темной шторой. А за спиной мужчины парил синигами в белом одеянии. Бог смерти терпеливо ждал своего часа, чтобы унести писателя за собой. А прежде…пусть неупокоенная душа отужинает напоследок. До четырех часов оставалось недолго…именно в это время синигами сопроводит Эдо в истинный «последний путь».
По радио крутили песню, которая прежде постоянно играла в баре… не «Люпин» ли он назывался?
- Грубо ты с ним поступил. Перерождения тебе не видать… - произнесло божество.
- Ах, Бог? – Эдо ничуть не растерялся, - да, это я понимаю…но ты ведь сам мог видеть, каков Кано. Он бы не покинул меня. Ни до рассвета, ни после… - Оба крутил в руке сакадзуки и многозначительно произнес, вкладывая ласку в каждое слово:
- Хотя он и был человеком крайне эгоцентричным, скандальным и надоедливым…но лучшего друга я себе и пожелать не мог. Пропащий человек он, мой Кано… - Оба затих и дважды всхлипнул. Часы пробили четыре часа, – если бы он не уплыл по реке Сандзу до этого часа, то точно бы не смог переродиться. А я все еще верю, что писатель из него будет, что надо. И я надеюсь, что он переродится в мире, где найдет более достойного человека. Который не покинет его, как сделал это я. Который не погубит его, как сделал это я. И благодаря которому Кано не испытает той боли, которую принес ему я. Да… он точно успел уплыть. И теперь он переродится в новую, настоящую звезду, которая будет светить как писатель при жизни, и как бессмертные произведения после смерти. Так что…