– Ладно, по крайней мере, это в самом помещении, – ворчит она, открывая дверь пошире. – Уважаемый, вы помните поговорку о том, что чистоплотность – залог благочестия? – вопрос адресован конвоиру, который безмолвно буравит ее взглядом. – Иди первой, – она снова подмигивает мне и пропускает вперед. Оставляю дверь слегка приоткрытой и вижу, как она заблокировала ее собой.
– А ты, грубиян, постой-ка здесь, – Харпер сдерживает рукой нашего охранника. – Пусть леди побудет немного одна, – делает шаг назад и прикрывает дверь, оставив только маленькую щелку.
Теперь очередь Харпер. К сожалению, я не смогу быть таким же внушительным часовым. Но мне не приходится об этом беспокоиться – она просто не закрывает дверь, лишь просит меня отвернуться. Я выполняю ее просьбу с радостью, скорее ради себя, чем для того, чтобы предоставить моей партнерше больше уединения. Но наш охранник и не думает отводить глаза.
– У нее есть что-то, чего ты не видел раньше? – спрашиваю я, скрестив руки. Он краснеет и отворачивается.
Вскоре слышится звук воды в сливном бачке. Харпер застегивает джинсы, а затем моет руки. Я впечатлена – мама научила ее хорошим манерам. Охранник конвоирует нас обратно.
По пути Харпер останавливается возле полки с одеялами:
– Мне нужно несколько одеял.
Он молча соглашается, и она берет парочку.
Когда он открывает дверь, я колеблюсь, не решаясь опять войти в узкое пространство. О, Боже!
Чувствую потную руку на предплечье и снова слышу рычанье Харпер:
– Убери от нее свою чертову лапу!
Прежде чем успеваю что-либо сообразить, она перехватывает его запястье и срывает захват с моего плеча. Оборачиваюсь и вижу, как он приставил дуло пистолета к ее ребру.
– Быстро внутрь, или я сейчас разнесу тебя на мелкие кусочки.
– Только попробуй дотронуться до нее еще раз, и я сверну твою никчемную шею, – шипит она и отталкивает его, а затем демонстративно вытирает руку о джинсы.
Перед тем как обратно зайти в эту клетку, делаю глубокий вдох. Харпер, все еще под дулом пистолета, тоже заходит внутрь, но тут же блокирует вход.
– Передай боссу, что я хочу его видеть, – после чего позволяет захлопнуть дверь.
Она с улыбкой обращается ко мне:
– Ты в порядке?
Я в состоянии только кивнуть.
– Видишь, только я вызволила тебя из одной клетки, как мы тут же попадаем в другую. Ирония судьбы…
Оглядываюсь и начинаю дрожать, стены будто надвигаются на меня. На лбу выступает испарина, поле зрения сужается, дыхание становится прерывистым.
– Черт! О, Господи, Келс, прости, я совсем забыла!
Она накидывает мне на плечи одеяло, но перед глазами – туман, и я бесконтрольно трясусь.
– Дыши, Келс. Давай, глубокий вдох и выдох, а затем расслабься. Я держу тебя! – она обхватывает меня руками. – Давай, Келс, сделай глубокий вдох. Слушай мой голос. Закрой глаза и слушай мой голос.
Наконец-то мне удается ее успокоить. Она отдыхает, устроив голову на моих коленях, и я перебираю пальцами ее волосы – универсальное успокоительное средство для расстроенных женщин. Я сделала это открытие, гладя по головке мою маленькую племянницу Кейтлин, и с тех пор использовала этот прием на женщинах разного возраста. Всегда срабатывает!
Смотрю на Келси, кажется, она уснула. Не могу сказать точно. Время от времени она вздрагивает, несмотря на то, что я укрыла ее двумя одеялами.
Внезапно она стонет, непонятно – от страха, боли или от удовольствия. Интересно, какие звуки она издает в порыве страсти? Одно знаю наверняка – если я захочу это когда-нибудь проверить, то сначала мне нужно придумать, как нам обеим выбраться отсюда.
– Харпер? – ее голос срывается.
– Да, Крошка Ру.
– Можно признаться тебе кое в чем?
– Конечно.
Она открывает глаза, и по ее щеке скатывается одинокая слезинка:
– Мне страшно. Я не хочу умирать.
Интересно, чего ей стоило это признание.
– Ничего не бойся, Келс. Я не позволю этому случиться. Кроме того, Чамберс меня прибьет, если с тобой что-нибудь случится. А теперь можно я тоже кое-то скажу?
– Конечно.
– Для человека, который испытывает клаустрофобию, ты держишься просто замечательно.
– Помогает, что ты рядом. И твой голос очень успокаивает.
Не могу удержаться от хохота – мой голос характеризовали по-всякому, но уж никак не успокаивающим, особенно в отношении некоторых вещей.
– Ну, ты только намекни, если голос или любая другая часть моего тела могут тебе помочь.
– Правда? – она садится и приглаживает волосы. – Обними меня, пожалуйста.