— Ich… — стал объясняться я на немецком, пытаясь хоть что-то произнести. Было очень больно и постоянно сводило челюсть. Показывать им, что говорю на русском, я не хотел принципиально.
Я уже настолько был обессилен, что сам не понимал, что говорил им. Всё вокруг стало безразличным. Моя жизнь в один миг превратилась в пустоту и некий страх с мыслями: «А что будет дальше?»
— А ничего не будет, — ответил мне мой внутренний голос.
Это конец. Перед глазами пронеслись письма матери, которые она брала у знакомых из госпиталя, чтобы почитать мне дома. В них солдаты описывали ужас, творившийся на войне. А теперь я и сам его чувствую на себе. Один, за несколько тысяч километров от родного города, в лесу. Среди нескольких десятков русских, которые только и ждали команды разорвать меня на куски.
Каковы мои шансы?
Нервы начали сдавать, и я истерически начал смеяться сам над собой, приговаривая под нос:
— Шансы, ха, какие, к черту, шансы? Я больше вообще ни о чем не могу думать! Я просто хочу жить! Ха-ха-ха, — я снова рассмеялся про себя. Жить, о, как это здорово, да, конечно, жить — это хорошо!
— Все равно мы ни черта не понимаем по-твоему! — командир выпрямился, поправил свой воротник и обратился к рядом стоящему солдату:
— Так, ты говорил, что ту в ночь вместе со всеми бежала учительница немецкого?
— Так точно! — кивнул тот.
— Так давай живей приведи ее ко мне, — приказал он, и достал из портсигара папиросу.
Закуривая, командир добавил:
— Я хочу знать, что было нужно этому немцу здесь.
Минут через пятнадцать солдат привел учительницу, про которую говорил командир. Это была крупная женщина средних лет, навскидку ей можно было дать около сорока. Серьезный взгляд через большие очки, пухленькое, но миловидное личико. Волосы были заколоты сзади, что соответствовало образу строгой учительницы. Учительница постоянно щурилась и оглядывалась. Видимо, зрение очень сильно её подводило. А значит, не стоит и надеяться, что она посочувствует избитому и обессиленному немцу.
Командир попросил женщину спросить, откуда я и какой у меня был приказ. Учительница на некоторое время притихла, будто бы прорабатывая про себя будущие фразы на немецком языке. Было заметно, что в школе преподаватели не очень хорошо знали свой предмет. Но женщина собралась с мыслями и смогла задать нужные вопросы.
Естественно, я пытался ввести ее в заблуждение, ответил, что обычный рядовой инженер-моторист, который приехал в часть чинить военную технику. Она перевела мой ответ. Это взбесило командира, он подскочил ко мне, размахнулся рукой и зарядил мне в челюсть.
— Да какой, на хрен, инженер? — закричал он и на меня, и на эту учительницу, вновь сжимая кулаки. Он готов был наброситься на меня и ударить, но сдержался и еще раз повторил:
— Инженер, да?
Командир быстро забежал в бревенчатую постройку и выскочил оттуда с моей снайперской винтовкой. Подбежал ко мне и заорал на всех:
— Инженер вот с такой штукой, да? — замахнулся оружием и ударил меня прикладом в живот. Затем он повернулся к здоровяку, что охранял меня, — ты кого привел сюда?
Мужик растерялся, сделал шаг назад, потом выпрямился и ответил:
— В смысле? — удивленно он развернул обе ладони верх, — ну, это немец... что?..
— Да я вижу, что это немец, — раскричался командир, показывая на учительницу, — ты ее откуда взял? Что она несет? Какой инженер, что за бред здесь?
Пока они орали друг на друга, я мечтал только о том, чтобы это всё скорее закончилось, и обдумывал, как объясниться так, чтобы мне поверили и приняли за обычного инженера, который приехал в военную немецкую часть чинить транспорт. Собственно, что я и сказал учительнице.
То, что снайперов на фронте никто не любит, знали все. Их уничтожают в первую очередь, не церемонясь, потому что прямая обязанность снайперов очевидна — убивать офицеров. Каждая поверженная цель отмечалась на прикладе винтовки в виде зарубки на ней. Это прекрасно знает любой солдат на фронте. Поэтому мне приходилось юлить и обманывать учительницу.
Стоп! Вдруг меня осенила одна правильная и верная мысль: ведь на моем оружии нет ни одной зарубки. Я не успел еще и выстрела сделать, не то что убить кого-то. Мне это придало уверенность, что смогу таким образом повлиять на командира. Я закачал головой и внезапно выпалил на русском:
— Не моё... — ой, совсем не то хотел сказать, подумал я. Тогда командир подлетел ко мне, схватил за волосы, резко поднял мою голову вверх и заглянул в глаза.