— Как интересно! — я был очень удивлен и даже задумался, представляя время, когда здесь жили эти люди. — Надо же, я даже не мог предположить, что окажусь в такой старинной землянке.
— Да, Курт, здесь всё сделано с умом! Всё же русские знают толк в обустройстве. Здесь можно топить печку, дым уходит далеко, за несколько метров от землянки. И наше присутствие здесь останется инкогнито, даже если над нами пройдет целая армия. В землянке есть своего рода шумоизоляция, если громко не разговаривать, то на поверхности нас не слышно.
— А что находится там, за печкой?
— Там ещё одна комната.
Велтон сделал глоток чая, поставил кружку на стол и повернулся в сторону печки:
— Ну, что там, русский капитан желает разговаривать? Миша, что сказал твой капитан?
— Командир пока ничего не говорит! Вероятно, он ничего и не знает! — послышалось из-за печи.
— Хорошо! Свяжи его покрепче и идите с Генрихом сюда! — Велтон махнул рукой к столу. —Завтра утром расстреляем его — и всё! Давайте наконец-то уже поужинаем!
Дружной компанией мы сели за стол. На ужин у нас была картошка с тушенкой, каждому досталось по банке. Командир встал из-за стола и направился к рюкзакам, которые были сложены на полке. Достал ещё одну банку тушенки с картошкой и вопросительно посмотрел на меня.
— Ты говорил, что неплохо знаешь русский?
— Да, знаю немного, могу говорить. А к чему такой вопрос?
— На вот, возьми банку тушенки, русский офицер тоже, наверное, есть хочет! Может, тебе удастся его разговорить, чтобы напрасно не тащить завтра утром с собой в штаб. Выуди из него хоть какую-нибудь важную информацию, и расстреляем русского, к чертовой матери!
—Конечно, может быть, я действительно буду вам чем-то полезен! — согласился с ним я. — Вы меня спасли, я вам вроде как обязан!
Я встал из-за стола и направился к Велтону, протягивающему мне открытую банку тушенки.
— И ложку еще со стола возьми, — посоветовал он мне.
Зайдя за печку, я увидел небольшую комнату, в углу которой лежал связанный русский капитан. Он вопросительно посмотрел на меня. Я подошёл, вынул изо рта кляп и развязал пленному руки. Затем протянул банку тушёнки и по-русски сказал ему «кушай». Капитан с радостью накинулся на ужин, жадно глотая пищу.
— А воды можно? — спросил он.
— Воды?
— Да, пить, — ртом показал мне русский, уже практически доедая свою тушенку.
Я принес ему воды, и он благодарно мне кивнул. В какой-то миг я ему даже посочувствовал, ведь он такой же человек и имеет право на приличные условия содержания. Я ведь и сам совсем недавно был в плену и с благодарностью вспоминаю суп, которым меня накормили у неприятеля. Нам наверняка было, о чем поговорить с этим капитаном.
— Курт! — ткнул себя в грудь и представился я. — Ты?
— Виктор! — кивнул пленник. — Ты, наверное, никакой не Курт. Ещё один хохол, как этот урод Миша! Я с ним сидел за одним столом, пил водку, а он оказался предателем. Ненавижу такую мразь! — последнее слово капитан буквально прорычал сквозь зубы.
— Нет, я настоящий немец. Я родился в Германии. Просто немного говорю по-русски. — спокойно ответил я.
— Хорошо, я тебе верю! — успокоился Виктор. — Уж лучше будет фриц, чем хохол!!!
— О-о, я не фриц.... Я Курт.
— Один хрен фриц... Вы же одинаковые! — уперся Виктор.
— Это неправда! — уперся я.
Правый карман формы Виктора был немножко разорван, и там виднелась частичка какой-то бумажки! Мне стало жутко интересно, что это, возможно, какой-то документ.
— Что это? — я указал на бумагу.
Виктор опустил голову вниз, сообразил, о чем я, и ответил:
— Это фотография моей дочки! Долго рассказывать.
— А где дочь сейчас?
— Я был на фронте, вернулся: дома нет, сгорел, жены, дочери — тоже. А обгоревшую фотографию нашел у своего дома, — вздыхая, рассказывал мне Виктор.
Затем он протянул руку за фотографией. Вынув её из кармана, Виктор с нежностью посмотрел на изображение и поцеловал. На глазах блеснула слезинка, он отвернулся в сторону и протер слезу. Было очевидно, что потеря близких сильно его ранила, и фотография — очень дорогая для него вещь.
— Большая часть обгорела, — сказал Виктор, показывая на левую сторону снимка, — здесь мою дочку полностью не видно. Спасибо, что хоть какая-то память осталась.
— Можно? — я указал пальцем на фотографию.
Мужчина недоверчиво посмотрел на меня, потом опустил взгляд на фотокарточку и медленно головой кивнул вниз. Рука его выпрямилась в мою сторону, протягивая снимок мне. Черно-белое фото, размером чуть больше пачки сигарет, с замятыми и запачканными со временем краями выглядело как лист газеты. Снимок был нечетким, видимо делал не профессионал, с трудом можно было увидеть какие-либо другие детали, кроме дочки Виктора на этой фотографии.