— По закону военного времени, — громко говорил русский майор, — вы приговариваетесь к расстрелу!
Военнопленные стояли безропотно и спокойно. Их дни сочтены, и они прекрасно знали, что за предательство им нет прощения.
— Сегодня у вас есть шанс, — продолжал майор, — искупить предательство своей Родины кровью! Перед вами поле, на нем полным-полно немецких мин! С тех, кто перейдет поле и останется живым, военный трибунал спишет все обвинения и отправит в штрафную роту. Продолжите защищать Великую Родину ценой своей жизни! А родным убитых сообщат, что вы погибли, как настоящие герои. Ваши жены и дети не будут знать, что вы были предателем, и смогут получать военные льготы.
Солдаты перезарядили свое оружие и ждали приказа майора, который вновь просматривал документы пленных и чего-то нетерпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу и посматривая на часы. Наконец подъехала еще одна машина, остановившаяся рядом с двумя другими — практически напротив нас. Из нее вывели еще человек шесть арестованных. Обстановка накалялась, мы оказались в котле всего происходящего. Русские еще не догадывались, что мы прячемся здесь, а вот наши нервы были уже на пределе. Любое наше неосторожное действие могло привести к смерти.
Перед нами — минное поле, с другой стороны — дорога, за ней — лес. Русских было в разы больше нас. У них был пулемет, возможно, не один. Шансы уйти живыми были равны нулю. Оставалось лишь ждать развязки.
Военнопленных выстроили в одну шеренгу и приказали встать в пяти шагах друг от друга. Их ставили лицом к полю, спиной к вооруженным солдатам. На одном грузовике в сторону поля развернули пулемет и еще раз громко зачитали приказ.
Русские пленные стояли таким образом, что при прохождении поля с легкостью могли наткнуться на нас. Один из предателей стоял всего в двух-трех метрах, мне было видно его макушку.
Вдруг один из пленных стал всматриваться в поле и, вероятно, заметил чье-то присутствие. Он замер, возможно, задумавшись, нужно ли доложить об этом. Русский уже повернул голову к солдатам, но в этот момент раздался громкий выстрел. Пленный дернулся и ринулся вперед. Он шел прямо на нас, как и другие. Что нам нужно было делать? Мы старались оставаться незамеченными, но заметивший нас мужчина уверенно шел прямо на группу. Вот уже скоро он нас раскроет, нужно будет как-то быстро отреагировать, подумал я.
Неожиданно в нескольких метрах прозвучал первый взрыв. Пленный упал на бок, то ли от взрывной волны, то ли в надежде спастись. Это уже неважно, главное — что он свалился в кусты подальше от нас. Может, его задел осколок мины. Но взрыв был далеко, значит, вряд ли до него долетели осколки. Догадки оказались верными, мы услышали, как русский пытался ползти. Внезапно над полем пронесся пулеметный залп.
— Всем встать! — во всё горло закричал знакомый нам уже майор. — Встать, я сказал!
Над полем пронесся ливень из швального огня русского пулемета. Всем стало понятно, что в момент первого взрыва все приговоренные мигом попадали на землю друг за другом. И вставать, чтобы идти дальше, мало кому хотелось.
Как необычно всё сложилось на этой войне: несколько немецких разведчиков вместе с вражескими солдатами, пусть даже предателями Родины, лежат на одном поле. Любой из присутствующих на этом поле смерти хочет жить, у всех одна и та же задача: перейти поле и остаться в живых. Никто не уверен в своих шансах. Все лежат и ждут.
Я, еле дыша, лежал, плотно прижавшись к земле. Последние дни августа были холодными. Левая моя рука держала карман, где хранилась собачка, мой талисман. Боже мой, знала бы сейчас мама, в какую передрягу я попал, подумал я. Какое «ждать меня у порога», она бы пулей прискакала за тысячи километров и вытащила бы меня сейчас отсюда, успокаивал я сам себя.
— Нет! — возмутился я про себя. — Матери о таком лучше не знать! Сердце её и так достаточно настрадалось. Пусть она до сих пор верит, что я прыгаю по лужам и гоняю по крышам голубей. Хотя мама, конечно, понимает, что я на войне и здесь небезопасно. Душа её бесспорно волнуется, ожидая от сына очередного письма с фронта.
— Как выберусь из этой ситуации, — подумал я, — обязательно напишу письмо матери!
Перед глазами возник образ моей мамы: сейчас она сидит у окна и думает обо мне, вглядываясь в силуэты прохожих на улице. Мысли о сыне не покидают её ни на минуту, родная мать всегда на ментальном уровне связана со своим ребенком. Наверняка сейчас она чувствует беспокойство за своего сына.
— Обязательно напишу ей письмо! — твердо решил я. — Хочу успокоить родную мать, не желаю, чтобы она расстраивалась…