— Что это? — спросил Владимир.
— Да это тетя Аня передала сжечь.
— Что это за бумага?
— Да у нее жил этот, немец-корреспондент. Он ушел в свою военную часть уже как две недели назад, обещал вернуться в тот же день, но так и не вернулся. Наверное, убили его уже, фрица поганого. А тетя Аня говорит: не хочу его добро дома хранить, сожгите, ради бога. Я и забрала эти письма.
— А если он вернется?
— Да там много этих писем, я взяла только одну связку. Этот немец то ли корреспондент, то ли немецкий почтальон был, я толком не поняла. Факт в том, что он всегда приходил, а сейчас его давно уже нет. Значит, сказала тетя Аня, он и не вернется больше. А то придут сюда в любое время партизаны и действующая советская армия, еще и расстреляют за сотрудничество с немцами. Надо сжечь.
Связка немецких писем рухнула рядом с русской печкой, пришла пора им сгореть. Мне было так интересно взглянуть на эти фронтовые послания, но как сделать это, не вызвав подозрения? Нет, не стану я даже пробовать, рисковать, раскрывая себя, — это самоубийство. Мне было очень страшно признаться русским, что я настоящий немец. Знание русского языка для меня оказалось, как нельзя кстати. Плюс я еще часами торчал в библиотеках для собственного саморазвития, прочитал большое количество русской классики, правда, на немецком языке, но всё же. Возможно, именно это меня и подвигло учить русский язык, а в итоге помогло избежать смерти. Правильно говорят преподаватели: нужно хорошо учиться, ведь никто не знает, как сложится ваша жизнь.
Теперь, встретив русскую девушку, я вполне могу ей объяснить, что она мне нравится, на ее родном языке. Это для меня являлось сейчас самым главным, я старался, конечно же, меньше говорить, чтобы не вызвать лишних подозрений. Я ведь понимал, что меня может выдать акцент, как и неправильные формулировки.
— Катя! — обратился к ней дядя Вова. — Печка и так хорошо горит, оставь эту макулатуру на завтра! Вечером баню протопим твоими бумажками.
— Хорошо! — согласилась Катя, а сама пробежалась взглядом по комнате и остановилась на своем портрете. В глазах ее сверкнула искорка, а на лице появилась приятная теплая улыбка Девушка поставила связку бумаг за печку, как раз рядом с моей кроватью.
— Спасибо! — посмотрела на меня Катя. Взяв в руки портрет, она заглядывала будто бы внутрь живого экрана, пытаясь увидеть в нем свое отражение.
Я был очень рад, что мой талант позволил сделать девушке приятное. Но мозг всё равно автоматически переключился на эти чертовы немецкие письма, словно медом там намазано. Меня так и тянуло прочитать личную переписку немецких солдат, особенно после того, как Катя их оставила возле меня. Но что будет, если русские застанут меня за чтением почтовых немецких рукописей? Я перебрал множество вариантов предполагаемых ответов и пришел к выводу, что скажу, что до войны работал школьным учителем немецкого языка. Да, это будет правильно и не должно вызвать подозрений.
В доме стало теплее. Мы все находились в одной комнате, Владимир чинил за столом старую керосиновую лампу, на его столе стояло несколько свечей, тускло освещающих заднюю часть комнаты. На потолке я разглядел электрическую проводку, там же висела и лампочка. Скорее всего, электричества сегодня не было, либо свет не зажигали в целях маскировки.
Катя любовалась своим портретом. По выражению ее лица было заметно, что рисунком она была очень даже довольна. За вечер девушка несколько раз переставляла рисунок с места на место, подыскивая достойное место подарку. А дядя Володя подошел к печке и стал подкидывать дрова.
— Ах ты, черт! — ругнулся он. — Совсем забыл дров-то принести.
Глава 4
Мужчина накинул куртку и вышел за дровами. А русская печка пылала и щелкала, жила своей жизнью: то завоет, то с треском заговорит. В ней догорали первые за сегодняшний вечер дровишки, с улицы уже спешил дядя Вова с новой охапкой дров. Они рухнули на пол так, что все подпрыгнули, а немецкая почта от такой волны свалилась на бок. Веревка порвалась, и письма рассыпались в стороны.
Я в тот момент снова разминал перед сном ноги, и несколько писем оказались прямо передо мной. «Бери!» — словно шептали они мне. А я так и сделал, поднял разом несколько писем, складывая их в небольшую стопку. Часть вернул в общую кучу и несколько штук оставил у себя, крепко сжимая в руке. Катя вместе со мной бросилась собирать остальные. Здесь я не выдержал и стал читать одно письмо вслух по-немецки...
— Ты знаешь немецкий? — поинтересовалась Катя, а дядя Вова при этом вопросительно смотрел на меня.