Утром нас разбудил скрежет колес медицинской каталки. Ее ввезли в нашу палату два крепких санитара. Нашего подполковника готовили к серьезной операции. Ребята поговаривали, что она не была связана с его ранением.
Вся дружная компания попрощалась с ним и пожелала скорейшего возвращения, а подполковник, ложась на каталку, смеялся и держался бодро.
— Без меня в карты не играть! — твердо указал он. — Это приказ!
Тут же он кинул ребятам свою добрую улыбку и потряс кулаком.
В палате сразу стало скучно, никто больше не шутил. Палата тотчас превратилась в одну из прочих: тихую и спокойную, и к нам уже не заглядывали проходящие мимо санитары.
Пришло время обеда. Двери отворились, и санитар стал раздавать еду. Еще один санитар направился к койке подполковника и стал собирать постельное белье.
— Вы что делаете? — спросил сосед по койке.
— Умер ваш весельчак минут пятнадцать назад! — хладнокровно сообщил нам санитар, заканчивая собирать постель.
— Так он такой был.… — этот же сосед изобразил жестами крепкое тело подполковника.
— Его сердце не выдержало операции, — спокойно ответил санитар, будто ничего особенного не произошло.
Действительно, наверное, в этом госпитале такое не редкость… Вот только таких веселых и душевных людей, как наш подполковник, встретишь не везде. В палате настала гробовая тишина, каждый думал о своём, изредка кидая взгляды на нарисованный мной портрет. Вот так от нас ушел еще один немецкий офицер — светлая память ему. Большой души был человек, от таких и жизнь становилась ярче.
Жизнь и смерть всегда ходят рука об руку. Подполковника похоронили, а я начал готовиться к выписке. Я пытался перерисовать столь удавшийся мне групповой портрет, чтобы сохранить себе на память экземпляр, но мне это так и не удалось.
Сейчас я уже не мог поймать ту самую волну, когда карандаш словно сам рисовал. Без главного героя, нашего подполковника, вернуть творческий настрой было очень тяжело. Я смог воспроизвести лишь относительно сносную копию, которую положил среди прочих своих рисунков. А рисовал я с тех пор, как получил бумагу, частенько. Обычно это были пейзажи, которые были видны из окон нашей палаты. Они были столь же тусклыми, как и наше настроение. Зима 1945 года выдалась на редкость серой и бесснежной.
Глава 2
Больничный врач при выписке выдал мне категорический запрет на снайперскую службу. Руководство штаба комиссовало меня в обычные рядовые и подготовило необходимые документы для службы в штабе. В качестве кого, мне пока не было известно.
Ожидая выдачи медицинской справки в своей палате, я попрощался с остающимися на лечении. Я присел на койку и достал свои картины, сшитые обычными нитками, чтобы страницы не распадались. Таким образом я создал импровизированный альбом, где Катерина была хозяйкой всех моих произведений.
Любимый мой ангелочек, так иногда я называл ее про себя. Катя будто жила в моем архиве памяти. Я часто рисовал ее образ, представляя приятные картины повседневной жизни девушки. Эскизы из этой романтической сказки помогали мне думать, что с моей любимой всё хорошо. Практически каждый день у меня рождались разные образы: то она гуляет по лесу, то сидит на пороге русской избы, были и картины, где обнаженная Катя купается в водопаде. Вся хронология этих фантазий подчеркивала мою любовь.
И пусть мы уже давно не виделись, я успел по-настоящему влюбиться в Екатерину.
Не давала покоя мысль, что мне не суждено вернуться в Советский Союз, а значит, к девушке, перевернувшей мою жизнь. Не было ни дня, в который я бы не думал о Катерине. Чем больше проходило времени, тем сильнее я тосковал по ней, а личная папка стала картинной галереей ее имени. Я запечатлевал на бумаге все образы Кати, которые приходили мне в голову. Благодаря им можно было увидеть и мое присутствие в тех местах, куда закинула меня судьба в столь тяжелое военное время, а главное, действующим лицом везде была по-прежнему моя Катерина, она будто преследовала меня всюду и везде.
В своих картинах я изобразил многие моменты, которые мы пережили вместе. Тот самый дом: Катя разжигает русскую печку, там же сижу я рядом с ней, потом она сидит у окна, и вот мы уже гуляем по лесу, ищем место гибели ее отца. Живописный русский лес, наполненный до краев опасностями, как в самой страшной сказке. Также я зарисовал несколько фрагментов того самого русского застолья, где я последний раз видел Екатерину. Дальше идёт хроника из темных картин — нагрянувшие немецкие солдаты.