Мне квартира очень понравилась. На кухне даже оказались необходимые продукты, вероятно, оставленные прежними хозяевами. В холодильнике лежало сливочное масло, немного колбасы, там же стояли банки с вареньем. Быстро приготовив себе чай, я торопливо нарезал бутерброды с колбасой.
Захватив свой легкий ужин, я вышел на балкон. Здесь висели цветочные горшки. Совсем как дома — мама любила выращивать цветы. Я бросил взгляд на улицу и залюбовался открывающимся видом, который поспешил запечатлеть на бумаге, забыв про еду. Чудесный городской пейзаж: крыши домов, клубы дыма из заводских труб, вдалеке железная дорога, по которой движется поезд…
Я задумался о Кате. Фантазия позволила мне нарисовать русскую девушку, стоящую на балконе в центре Европы. Я погрузился в детальную работу над рисунком. Прорисовал ее лицо, прекрасное тело, которое лишь прикрыл полупрозрачным нарядом. Вышло очень соблазнительно.
—Что же она сейчас делает там, в Советском Союзе? — задал я себе вопрос вслух, проведя ладонью по рисунку. — И вообще, вспоминает ли она меня?
С вдохновением я вспоминал наш первый поцелуй за домом, испытанные тогда ощущения, от которых до сих пор бурлит кровь.
В тот день я просидел на балконе до глубокой ночи, разглядывая яркие звезды на чистом ночном небе. Давно я не наблюдал за такой красотой. Еле передвигая ноги, я добрался до кровати и заснул мертвым сном.
Глава 3
Почти целый год я отработал в режиме штаб — концлагерь — штаб. Со временем я уже свыкся со своей работой. Видеть каждый день издевательства над людьми, для меня становилось нормой. Часто случалось так, когда пленные сразу во всем сознавались, и на моей душе становилось легче. После того, как допросы заканчивались, меня привозили в штаб, где я до ночи печатал протоколы допросов. В концлагере не было печатной машинки, поскольку его скоро должны были уничтожить, а всех пленных — расстрелять. Русские были уже рядом, поэтому переезд был не за горами. Мне приходилось выполнять двойную работу, но я стал уже привыкать к ней.
Мой коллега Карл Фердинанд оказался сложным человеком, и при общении с ним мне постоянно приходилось подбирать правильные слова. Мужчина часто истерически кричал на пленных, попадало и мне. Его поведение вполне могли оправдать потраченные на допросах нервы, но, на мой взгляд, это не давало повода так себя вести с коллегами. Что же, в любой работе есть свои издержки, к которым трудно привыкнуть.
Среди допрашиваемых присутствовали не только русские, но и завербованные советской разведкой немецкие солдаты. С ними было проще работать, потому что немцы обычно быстро сдавали интересующую нас информацию, а вот с пленными русскими приходилось возиться долго, доходило до того, что допрос одного русского длился несколько дней. Солдат от пыток и избиений терял сознание, процедуру переносили на следующий день, и так повторялось многократно.
Несколько месяцев назад я был уверен, что имею мягкий и добрый характер, но сейчас начинал чувствовать, что превращаюсь в хладнокровного солдата вермахта. Уж слишком много допросов я видел, это были и пытки человека, который, как зверь, кричал от боли и умолял прекратить мучения, и методы психологического воздействия на пленного. В общем, приятного в этом мало.
Среди недели Карл Фердинанд начал допрос одного русского без меня: я немного опоздал, задержавшись в штабе. Когда я вошел в комнату, обнаружил, что в руки палача попал тот самый командир партизанского отряда, который не раз пытался меня погубить. Теперь на нем не было привычной кожанки, он сидел в окровавленной белой рубахе. Пленный посмотрел на меня и усмехнулся.
— Здравствуй! — выдавил он из себя и харкнул на пол кровавой слюной.
Я ему не ответил, прошёл на своё место и начал наблюдать за работой Карла. Следователь сидел напротив русского, потом кинул взгляд на меня.
— Вы знакомы?
Я неопределенно хмыкнул.
— Он в прошлом году был у нас в плену, — начал рассказывать партизан, не дожидаясь действий палача.
— Ну, об этих подробностях мы поговорим позже, — заявил Карл, — сейчас меня интересует, в каком квадрате высадилась ваша группа, сколько там диверсантов.
Офицер говорил с врагом на чистом русском.
— Господин следователь, я вам всё уже сказал, — напомнил мужчина, — нас было шесть человек, пять мужчин и одна девушка.
— Радистка?
— Да!
— Хорошо! Назовите имена и звания ваших товарищей.
— Курт! — крикнул он мне. — Иди сюда, запишешь список диверсантов!
Русский пленный начал диктовать имена и звания своих товарищей, а когда дошла очередь до девушки, замолчал.