«Ты что, опять застряла в туалете? Или сбежала? »
Я быстро огляделась — вокруг шумные парни, гул голосов, я одна в чужой школе в серой толстовке с гербом гимназии, под которой прячусь от учительницы французского и, возможно, всей оставшейся совести.
Саша (печатает):
«Девочки, у меня жутко разболелся живот… Я ушла домой. Пожалуйста, прикройте на математике, скажите, что плохо себя чувствую.»
Лера (почти сразу):
«Ого. Опять? У нас же цикл в одно время…»
Даша:
«Лер, не начинай! Может, и правда живот, ты что, не помнишь её после той шаурмы на вокзале?»
Саша:
«Да-да! Это точно она! Всё, я пошла валяться под одеялом. Люблю вас!»
Стерла пот с лба (а может, это было отчаяние), убрала телефон и выдохнула.
— Врёшь — врёшь до конца, Козловская, — пробормотала я себе под нос.
Я только улеглась на парту, натянув на голову капюшон серой толстовки,стараясь выглядеть как можно менее живой. В идеале — как мебель. Как подоконник. Как забытая сумка. Всё, что не требует ни голоса, ни лица, ни… женской внешности.
Класс уже наполовину заполнился. Кто-то спорил, кто-то смеялся, один парень пронёсся мимо, пахнущий жвачкой и одеколоном одновременно. У меня в голове звенело от волнения, как будто я по ошибке проникла в улей. Ну, в общем, так и было.
И тут… шух — на мою парту упал скомканный листочек. Я вздрогнула, как от выстрела. Обернулась. Позади, у окна, Егор Титов лениво склонился на стуле, будто и не он только что метнул этот бумажный снаряд.
С опаской я развернула записку. Почерк размашистый, чуть небрежный — мужской, уверенный.
«Шурик, не трусь. Если что, прикрою. Просьба Леона. Только не попадайся француженке.
P.S. Не забудь вздыхать , будто тебе скучно. Будет правдоподобно.»
У меня перехватило дыхание.
Шурик.
Так он правда думает, что я — это Шурик. Не Саша, не Козловская, не та девчонка, что по его милости бегала за… эээ, трофеями. И это даже с учётом того, что я сейчас выгляжу как косплей-на-будущий-срыв-нервной-системы в его серой толстовке.
Я уставилась на его спину, а внутри всё сжалось.
А вдруг он всё знает?
А вдруг он просто прикалывается надо мной, и сейчас — только вопрос времени, когда он вслух скажет: «А ну-ка, встань, Шурик. Или, может, всё-таки — Сашенька?»
А вдруг весь этот класс знает? А вдруг это ловушка? Камеры? Скрытая передача? Пранк?
Я глубже втянулась в толстовку, притворившись, что умираю от скуки, как и велено в записке.
Но на всякий случай ногой отодвинула рюкзак поближе, чтобы в любой момент схватить его и… бежать.
— Леон! — голос мадам Дюбуа пронёсся по кабинету, как выстрел. — Мы с вами не в курсе, что происходит? Или снова пришли на урок, чтобы поспать?
Вот блин, что за подстава! Леон же уверял меня, что эта ведьма его даже не тронет! Что после последнего конфликта она его стороной обходит, как чумного! Ага, обходит. Прямо к доске зовёт.
Я вздрогнула, прижала листок к коленям и опустила голову.
Молчи. Просто молчи.
— Ну-ну, — Дюбуа вскинула бровь. — С таким энтузиазмом вы далеко пойдёте. Прямо до пересдачи.
Она вернулась к объяснению темы. Кто-то хихикнул в углу. Я втянула голову в плечи и ещё сильнее натянула толстовку, будто в ней можно было спрятаться.
Егор Титов сидел через ряд, и я чувствовала — он поглядывает на меня. Не враждебно. Не исподлобья. Просто… слишком внимательно.
Мне вдруг стало душно. Слишком душно. Я боялась пошевелиться, выдать себя не тем жестом, не тем поворотом головы.
И уж тем более — заговорить.
Мой голос сдал бы меня в ту же секунду.
“Просто продержись. Просто досиди этот чертов урок. Без звука. Без движений. Без паники.”
11
После того, как наконец зазвучала спокойная мелодия, означающая конец урока, я судорожно выдохнула.
До меня не сразу дошло, что это был звонок на перемену.
В моей обычной школе звонок больше напоминал сигнал воздушной тревоги — визгливый, истеричный, как будто кого-то срочно нужно спасать.
А тут — будто кто-то включил музыку из спа-салона.
Гимназия для золотых мальчиков, ничего не скажешь.
Я поднялась, стараясь не выдать паники. Голова опущена, капюшон надвинут до самого носа , шаг быстрый — мне просто нужно добраться до лестницы, не встречаясь ни с чьими взглядами.
Толпа мальчишек хлынула в коридор, и я почти слилась с ней, но…
— Шурик! — окликнул кто-то сзади.
Я резко свернула в сторону, будто не услышала. Ещё чуть-чуть… ещё пара шагов…
— Эй, Шурик, стой!
Рука легла на моё плечо. Я вздрогнула и попыталась вывернуться, но стало только хуже — Егор Титов уже стоял прямо передо мной.
Я отвернулась, стараясь прикрыть лицо капюшоном, словно он был щитом от рентгеновского взгляда.
— Ну ты даёшь, — сказал он, подходя ближе. — Видел, как ты сидел. Будто тебя током било. Особенно, когда француженка на тебя посмотрела.
Он прищурился.
— Ты точно из нашей школы?
Я отвела взгляд. Кивнула. Очень по-мужски. Или как мне казалось “по-мужски”.
— Странный ты какой-то. Молчаливый.
Он чуть наклонился.
— Но знаешь, мне даже стало интересно. Леон вечно что-то выкидывает, но если он тебя попросил — значит, ты ему доверяешь. А я доверяю ему.
Он усмехнулся, и в голосе было что-то вроде подбадривающей насмешки.
— Так что, Шурик, не трусь. Я тебя прикрою. Как и обещал.
— Чего ты…
Он сузил глаза.
— Ты чего лицо прячешь?
Я снова попыталась сделать шаг в сторону, но Егор молниеносно схватил меня за запястье.
— Что за цирк? Пошли.
— К-куда?.. — вырвалось у меня тонко, почти шёпотом.
— Узнаем. — с серьёзным лицом буркнул он и потянул меня за собой.
Я не успела сопротивляться. Он открыл дверь ближайшего пустого кабинета, втолкнул меня внутрь, закрыл за собой дверь — и, не говоря ни слова, стянул с меня капюшон.
Я замерла.
Воздух будто вытянуло из комнаты, оставив только тишину, в которой отчётливо билось моё сердце — громко, судорожно, будто хотело выскочить из груди. Его пальцы, всего секунду назад лежавшие на моём запястье, горели огнём. Капюшон соскользнул с головы, открывая всё, что я так яростно пыталась скрыть.
Мои волосы. Мои черты лица. Моя… паника. Всё.
Я смотрела в лицо Егора, как кролик на фары машины, зная, что вот-вот произойдёт столкновение — и у меня нет ни малейшего шанса увернуться.
Его глаза. Сначала — удивление. Потом — непонимание. Шок. И, наконец, то самое осознание.
— …Ты не Шурик.
Я судорожно сглотнула. Губы задрожали, но я не могла сказать ни слова. Не сейчас. Не ему.
Егор сделал шаг назад, будто я ударила его током.
— Ты… подожди, что?.. — Он провёл рукой по волосам, его голос стал тише, как будто он разговаривал не со мной, а с собственными мыслями. — Ты девчонка?
Я кивнула. Едва заметно. Маленький, дрожащий кивок — будто подписала себе смертный приговор.
— Ты с ума сошла? — выдохнул он. — Что ты тут делаешь?
Слова, такие простые, обрушились на меня, как лавина. И я… я не выдержала.
— П-пожалуйста, не говори никому! — выкрикнула я, и мой голос сорвался, высокий, почти сломанный. Я зажала рот рукой.
Слишком поздно. Он уже всё понял.
— Какого чёрта… — Он начал шагать по кабинету, будто это помогало ему собраться с мыслями. — Ты переоделась в парня?! В гимназии? Ты вообще понимаешь, куда ты влезла?
Я судорожно вдохнула, пытаясь дышать, но лёгкие будто сжались. Голова кружилась. Земля под ногами больше не казалась реальной.
— Это было… глупое пари, — выдавила я. — Я… я должна была просто зайти, сделать пару шагов и уйти. Но меня поймали… и теперь я здесь. Работаю.
— Работаешь?! — Егор остановился, развернулся ко мне. — Ты что, в кино переиграла?
Он смотрел на меня с таким изумлением, будто я только что призналась, что прибыла с Марса.
Я чувствовала, как по спине стекает холодный пот. Как ладони становятся липкими. Как колени подкашиваются. Я не могла опереться ни на что, кроме стены — и даже она казалась ненадёжной.