Я взглянула на него, всё ещё дрожа от адреналина.
— Я всё равно тебе врежу, — сказала я. — Но… может быть… чуть-чуть… было круто.
Он улыбнулся шире.
— Знал, что тебе понравится. Следующий раз — парашют.
— Даже не мечтай.
Но я тоже улыбалась.
19
— Если ты ещё раз выкинешь что-то подобное, считай, наш договор аннулирован. Я больше не буду выполнять твои поручения, — бросила я, сжимая кулаки на коленях, пока такси медленно поднималось по узкой аллее к воротам школы.
Я едва дышала. Сердце всё ещё колотилось после того, что он устроил. До сих пор не верилось, что я вообще села в машину обратно.
Леон даже не обернулся. Только усмехнулся, глядя в окно:
— А у нас, оказывается, был договор?
— Будет, — процедила я. — Завтра же составлю. В двух экземплярах. С подписью, сроками, пунктами и последствиями за нарушение.
Он наконец повернулся ко мне, чуть приподняв бровь, будто ему стало вдруг действительно интересно.
— Последствиями?
— Именно, — я выдержала его взгляд. Хотя внутри всё сжималось. — Без бумажек ты слишком вольготно себя ведёшь. Сегодняшняя выходка — последняя капля. Больше — ни одного твоего поручения. Ни слова. Пока не будет чёткого соглашения.
Мне хотелось закричать. Вырваться из этой машины, из этой ситуации, из этого нелепого абсурдного мира, где я — вдруг “обязанная” выполнять приказы парня, который то прикрывает меня, то подставляет.
— Какая ты, оказывается, принципиальная, — лениво протянул он. — Даже немного мило.
Я закатила глаза, но внутри всё горело.
«Нет, Леон. Ты больше не будешь играть по своим правилам.»
Мы уже почти остановились. Ворота гимназии нависали, как каменная крепость. Меня передёрнуло от одного их вида.
— Зачем ты меня вообще с собой взял? — тихо, но зло бросила я, сдерживая дрожь в голосе. — Разве тебя не в первый раз выпустили из этой… крепости? Почему не поехал домой?
Он обернулся медленно, с тем самым взглядом — насмешливым, ленивым, будто ему всё равно, но внутри что-то явно работало.
— Потому что дома скучно, — пожал плечами. — А ты — не скучная.
Я хотела сказать что-то язвительное, что-то колкое. Но слова застряли. В горле пересохло.
— Это не ответ, — выдохнула я. — Я не игрушка, чтобы развлекать тебя, когда тебе лень ехать к родителям.
Он наклонился ближе. Слишком близко. От его парфюма закружилась голова — тёплый, дерзкий, резкий.
— Ты права, — прошептал он. — Но всё равно поехала.
— Потому что у меня не было выбора, — прошипела я. — Как и всегда, с тобой.
— Ну вот, — ухмыльнулся. — А ты говоришь — без договора.
— Ты уверена, что не хочешь, чтобы такси подвезло тебя до дома? — спросил Леон неожиданно мягко, почти по-джентльменски.
Я мельком взглянула на него — в голосе не было ни тени насмешки. И всё равно что-то внутри напряглось.
— Нет, спасибо, — ответила я ровно. — Время не позднее, дойду сама.
Он кивнул, будто это его полностью устраивало. Но стоило машине приблизиться к воротам гимназии, как его лицо мгновенно изменилось. Словно включился другой человек — резкий, сдержанный, напряжённый.
— Можете развернуться и уехать, — отрывисто бросил он таксисту.
— Куда уехать? У нас тариф до этого адреса, — проворчал водитель, останавливаясь.
— Я заплачу в десять раз больше, если ты отъедешь отсюда прямо сейчас, — Леон вытащил кошелёк, не отрывая взгляда от окна.
Я даже не сразу поняла, что происходит. Его тон, поведение, сжатые губы — он больше не был тем дерзким, расслабленным парнем, который до этого строил из себя недоступного принца. Он будто стал кем-то совсем другим.
Я проследила за его взглядом — и только тогда заметила мужчину у ворот.
Он стоял, облокотившись на чёрный «Роллс-Ройс», и нервно курил, время от времени бросая взгляды на часы. На вид — лет под сорок. Дорогой костюм, напряжённые плечи и холодный, выжидающий взгляд.
Кто он? И почему от одного его присутствия Леон сжался, будто от удара?
В горле пересохло.
— Леон… кто это? — прошептала я, но он не ответил. Лишь коротко глянул в мою сторону.
— Просто… не выходи из машины. Пока он не уедет.
— Пусть девушка останется в машине, — сказал Леон спокойно, но голос прозвучал резко, с металлической ноткой. — Я оплачу за ожидание.
Таксист хмыкнул, заметив в приложении сумму, с которой не спорят, и молча включил нейтральную.
А у меня внутри всё сжалось.
Что происходит? Почему его тон такой? Почему мне вдруг стало страшно?
И тут:
— Немедленно выйди из машины! — прогремел голос снаружи.
Он разрезал воздух, будто хлыст. Громкий, властный, бескомпромиссный. От него повеяло таким напором, что я инстинктивно съёжилась, вжавшись в сиденье.
Леон выдохнул тяжело — не раздражённо, не с усталостью, а будто он давно знал, что этот момент всё равно наступит. Он распахнул дверь и вышел, не оборачиваясь.
Я прилипла к окну, не в силах отвести взгляд.
Он шёл уверенно, ровным шагом. Спина напряжена, плечи прямые, руки сжаты в кулаки — не от страха, нет. От злости. От сдерживаемого бешенства.
У ворот стоял тот самый мужчина. Его сигарета дымилась в пальцах, а сам он был — как будто выточен из гранита. Даже не шевельнулся, когда Леон приблизился.
И тогда я увидела: подбородок — такой же. Черты лица — резкие, властные. Холод в глазах — знакомый. Только у Леона он бунтарский, а у этого мужчины — абсолютно безжалостный.
Это его отец. Я почувствовала это кожей. Кровью. Даже не нужно было слов.
— Опять нарушаешь условия? — резко бросил он, даже не посмотрев на сына. — Я подписал документы о твоём выходе только ради того, чтобы ты был вовремя в ресторане.
— У меня были дела, — коротко ответил Леон.
— Какие у тебя могут быть дела? — мужчина стряхнул пепел с сигареты, будто каждый его жест был спланирован. — Всё, что от тебя требовалось — сесть в машину, которую я отправил. Водитель сказал, что он прождал тебя ровно час. Прежде чем ему кто-то из парней не сказал, что господин изволил куда-то сбежать!
— Я не хотел туда ехать, — выдохнул Леон.
И в этом выдохе было всё: усталость, протест, отчаяние.
— Здесь уже всё решено, — голос мужчины стал ещё ниже, опаснее. — Адель прождала тебя сорок минут. А потом, вся в слезах, вернулась домой.
— Я ничего ей не обещал.
— Она твоя невеста! — вспыхнул отец.
— Я не женюсь только потому, что тебе удобно для твоего бизнеса! — выкрикнул Леон. — Я не товар, не пехотинец в твоей партии!
Щелчок.
Резкий, глухой звук пощёчины отозвался во мне, будто удар прошёлся и по моей щеке. Леон пошатнулся, но не упал. Только отпрянул на шаг и замер.
А я… я прижала ладонь к губам. Шок охватил всё тело, будто кто-то опрокинул на меня ведро ледяной воды.
Он ударил его. Просто… ударил.
Леон не сказал ни слова. Не обернулся. Не среагировал. Он просто стоял, молча, сжимая кулаки, и в этот момент мне стало не по себе так сильно, как не бывало никогда.
Я хотела выбежать из машины. Закричать. Защитить. Подбежать и сказать хоть что-то — что это ненормально, что так нельзя, что Леон не заслужил.
Рука уже потянулась к ручке двери.
Но в памяти всплыли его слова: «Просто… не выходи из машины. Пока он не уедет.»
И я замерла.
Медленно втянула воздух, отдёрнула руку и вжалась в кресло, будто пряталась от чего-то невидимого и огромного. Тело будто не слушалось. Я чувствовала себя маленькой, беспомощной — словно оказалась на чужом поле, в чужой войне.
Снаружи всё продолжалось.
Леон молча вытер угол губы, на которой остался тонкий, почти незаметный след удара. Он даже не посмотрел на отца — только сжал челюсть и отвёл взгляд в сторону.
А мужчина… будто ничего не произошло. Как будто пощёчина была обычной частью разговора. Он спокойно затушил сигарету об урну у ворот, выпрямился и заговорил так, словно не только не было удара — не было ни конфликта, ни сына перед ним.