— Как только тебе исполнится восемнадцать, ты женишься на Адель. Здесь без вариантов, — спокойно произнёс мужчина, будто не он только что ударил собственного сына.
Словно это не было проявлением жестокости, а просто пунктом в каком-то деловом контракте. Никаких эмоций. Только ледяная логика и абсолютный контроль.
Он даже не посмотрел на Леона после этих слов. Просто повернулся к «Роллс-Ройсу», и его водитель молча, будто по команде, распахнул дверь. Всё было отточено — как сцена из спектакля, который они репетируют годами.
Машина тронулась, колёса тихо заскрипели по гравию, и только тогда я поняла, что весь этот разговор держала воздух в лёгких, как перед прыжком с высоты.
К счастью, он меня не заметил.
Секунда — и я уже распахнула дверь такси, выпрыгивая наружу почти на бегу.
— Девушка! — окликнул меня таксист, но я даже не обернулась.
Я просто не могла больше сидеть внутри. Мне нужно было дышать. Двигаться. Убежать хоть куда-нибудь — лишь бы подальше от этой сцены, от этого человека, от тяжёлого взгляда, холодных слов и…
Я резко остановилась, потому что увидела Леона.
Он стоял всё там же. Один. На фоне ворот школы. Лицо его было в тени, но даже на расстоянии я видела, как напряжены его плечи, как судорожно он сжал ладони в кулаки.
Он не обернулся, не пошёл за отцом, не посмотрел в мою сторону.
Он просто стоял. Неподвижно. Один на один со своим молчанием.
На ватных ногах я подошла к нему. Не помню, как пересекла это расстояние — будто ноги шли сами, а разум всё ещё застрял в машине, ошеломлённый тем, что только что произошло.
Он не обернулся. Стоял, как статуя, с затылком, напряжённым до боли.
Я остановилась рядом. Сдерживая подступившие слёзы, всмотрелась в его профиль. Он молчал. Ни единого движения, ни одного взгляда в мою сторону.
— Спектакль закончился. Ты можешь идти, — произнёс Леон.
Холодно. Механически. Словно между нами ничего не было. Но в голосе я уловила трещину — неуловимую, как тонкая царапина на стекле.
Он держится. Изо всех сил. Но ему больно. Очень.
Это знание будто ударило в грудь. Я не думала. Не колебалась. Просто сделала шаг вперёд и… обняла его.
Не потому что хотелось. Не потому что это было «правильно» или «нужно». А потому что не могла не обнять.
Он вздрогнул. Тело его напряглось, как струна. Я почувствовала, что он весь — как стена, готовая рухнуть, если хоть немного её пошатнуть.
И я не отпускала. Просто стояла, прижавшись щекой к его футболке, вдыхая запах табака, чужого парфюма и какой-то холодной, горькой усталости. Мне было жаль. По-человечески. Без условий.
Слёзы потекли сами — не из-за страха, не из-за жалости к себе. Из-за него.
— Прости, — прошептала я, едва слышно. — Просто… прости.
Он не ответил.
Но спустя несколько секунд я ощутила, как его руки поднялись. Нерешительно, будто он сам не понимал, что делает. Не обняли — скорее легли поверх моих, как жест, в котором не было силы, только тишина.
Так он и стоял. Один в темноте, один в своём мире, который рушился. И я — рядом, просто потому, что иногда человеку нужно, чтобы рядом кто-то был.
Он молчал. Только дыхание стало тяжелее. Медленнее.
Мы стояли так ещё несколько секунд. Я — растерянная, сбитая с толку, с разорванным сердцем. Он — будто вычерченный из стали, только теперь с трещинами.
Потом он отступил. Осторожно, почти незаметно. Освободился от моих рук, не грубо — просто как человек, который больше не может стоять на месте.
Я подняла взгляд.
Леон смотрел в сторону ворот. Лицо было снова маской. Только губы чуть подрагивали — так, что это заметил бы лишь тот, кто стоял так близко, как я.
— Спасибо, — тихо сказал он, не глядя на меня.
— Но лучше бы ты не видела этого.
Он сделал шаг назад. Потом ещё один.
И ушёл.
Не оглядываясь. Не оправдываясь. Не объясняя ничего. Растворяясь в темноте, как будто его не было.
А я осталась стоять посреди дороги, с мокрыми щеками и тяжестью на груди, которую не могла ни понять, ни прогнать.
Иногда самое страшное — это молчание после шторма.
В квартиру я вошла, будто сквозь туман. Настроения не было совсем. Всё, что происходило за последние часы, будто оставило на мне невидимую, но ощутимую тяжесть.
Из гостиной доносился радостный визг Тимофея.
— Ещё один блок! Смотри, папа, он встал! — завопил он, восторженно маша деталью Лего.
Папа что-то добродушно пробормотал, поддерживая сына. На кухне слышался тихий скрип лопатки по сковороде — мама пекла блины, напевая себе под нос. Запах свежего теста и ванили обволакивал, как тёплое одеяло.
Я остановилась в прихожей, сжав ремешки рюкзака в руках. На секунду сердце сжалось от чего-то светлого. От этого уюта, от звуков родного дома, от простого счастья, которое раньше казалось таким… обыденным.
А потом — словно холодной водой облили.
Леон.
Перед глазами снова вспыхнуло — резкая пощёчина, напряжённое лицо, сдержанный голос: «Ты можешь идти».
Он был окружён роскошью, деньгами, машинами, водителями, идеальной одеждой, но… такое ощущение, что самого главного у него не было. Того, что сейчас было передо мной — без шума, без показухи. Просто любовь. Простая, настоящая. Без условий.
И стало больно.
По-настоящему больно. Не за себя. За него.
20
На следующий день у ворот школы меня подловили Лера с Дашей и потащили в сторону столовой.
— Вы что, подкупить меня решили с утра пораньше? — усмехнулась я, глядя на чай и булочки, уже стоящие на столе.
— Лера говорит, что сытой ты будешь более разговорчивой, — невинно пояснила Даша.
Я рассмеялась, села и покачала головой:
— Вы же всё знаете. Зачем вам теперь ещё и допрос?
— Ну да, знаем. Но! — Лера подалась вперёд. — Нас интересует одно. Зелёноглазый красавчик из гимназии. Ты с ним явно знакома ближе, чем мы думали. Как вы… ну, ты поняла.
Я вздохнула, откинулась на спинку стула.
— В тот день, когда я пробралась в общежитие, я думала, что все мальчики уже разъехались. В коридоре послышались шаги, и я в панике юркнула в ближайшую открытую комнату. Решила спрятаться — зашла и забилась за штору.
— Ну и? — прошептала Лера, нависая надо мной.
— Ну, я сидела, почти не дыша. А потом… дверь открылась. Кто-то вошёл. Я сначала подумала — всё, попалась. И не ошиблась. Это был Леон. Он заметил меня почти сразу. Подошёл, отдёрнул штору и…
— Увидел там тебя. — Даша округлила глаза. — Ты, наверное, чуть не умерла?
— Почти, — буркнула я. — Он был в шоке не меньше моего. Сначала решил, что я вор или фанатка. Но потом… не выдал. Наоборот. Помог.
— Помог? — хором переспросили обе.
— Да. Он помог найти… «реквизит» для пари. А потом провёл меня через чёрный ход. Но взамен выставил условие — я должна была стать его «личным секретарём». Ну, типа, выполнять его поручения. Мол, «за молчание».
— И ты согласилась? — удивилась Лера.
— А у меня был выбор? — Я пожала плечами. — Иначе он бы просто сдал меня охране.
— Он, конечно, манипулятор… но красивый манипулятор, — заметила Даша, закатывая глаза.
Я ничего не ответила. Только уткнулась в чашку с чаем. Образ Леона всё никак не выходил у меня из головы.
—Эх, надо было мне всё-таки в тот день в школу проникнуть, — с нотками сожаления протянула Даша, откидываясь на спинку стула.
— Ага, — фыркнула Лера. — Вспомни, как ты струсила, когда охранник мимо прошёл. Чуть сама себя не сдала.
— Ну извините, что у меня инстинкт самосохранения сильнее, чем у Сашки, — обиделась Даша, но тут же хихикнула. — Хотя, может, оно и к лучшему. Леон бы меня точно сдал — я не смогла бы так из-под шторы на него вынырнуть.
— Ты бы не смогла, а Саша — смогла, — со значением сказала Лера и лукаво на меня посмотрела. — И не просто вынырнула, а устроила себе контракт на неполный рабочий день с главным красавчиком закрытой гимназии.