В груди что-то болезненно сжалось, и на миг мне захотелось поверить каждому её слову.
Машина свернула на тихую улочку, где звуки города стали глуше, а высокие деревья закрыли окна мягкой тенью. Я поняла, что от этого разговора уже не уйду.
— Они с Адель росли вместе, — начала она, слегка отворачиваясь к окну, будто прокручивала в памяти прошлое. — Она с детства таскалась за ним повсюду. Мы думали, что это пройдёт… Но чем старше она становилась, тем яснее было, что это — влюблённость.
Я молчала, затаив дыхание.
— К сожалению, она оказалась односторонней, — продолжила женщина. — Леон никогда не воспринимал её как девушку. Совместный бизнес только всё осложнил. А когда Роберту и отцу Адель, Роману, пришла эта… затея брака, чтобы укрепить партнёрство, Адель ухватилась за неё, как за спасательную соломинку.
Она сделала короткую паузу, глядя на меня так, будто пыталась убедить.
— Я больше чем уверена, что в глубине души она не любит Леона по-настоящему , — произнесла она твёрдо. — Для неё это скорее достижение цели: всё самое лучшее — по щелчку пальцев. В данный момент Леон— для неё кто—то вроде красивого трофея..
Я глубоко вдохнула, но в голове уже вертелся единственный вопрос:
— Но… если Леон, как вы говорите, не хочет жениться, — голос дрогнул, — зачем он ушёл из школы? Из моей жизни?
— Леон никогда не был паинькой, — она чуть усмехнулась, но в её глазах мелькнула тень усталости. — С самого детства с ним было непросто. Единственный сын, у которого всё в жизни появлялось по щелчку пальцев.
Она ненадолго замолчала, словно подбирая слова.
— Это, пожалуй, единственное, что у него было общего с Адель, — продолжила она. — Постоянные нарушения в гимназии, проделки, от которых у учителей волосы вставали дыбом… И бесконечные жалобы от родителей других учеников, которые страдали от выходок моего избалованного сына.
Я слушала, не зная, что сказать. Было странно слышать, как она так прямо говорит о Леоне.
— Но всё изменилось… — она сделала паузу и посмотрела прямо на меня, — с твоим появлением.
Я моргнула, чувствуя, как сердце сбивается с ритма.
Улыбка скользнула по её губам, когда она заметила мою растерянность.
— Да-да, — кивнула она, — с твоим появлением мой сын начал меняться. Он перестал быть таким эгоистичным. Перестал смотреть на мир только через призму того, что он хочет.
Я опустила взгляд на свои руки, чувствуя, как в груди что-то неприятно и сладко потянуло.
— Ты сделала его мягче… добрее. И, возможно, даже , человечнее — добавила она тихо, но твёрдо, словно это был не комплимент, а констатация факта.
Слова повисли в воздухе, и я не знала, куда девать глаза. Казалось, стоит мне встретиться с её взглядом — и она увидит всё: моё смятение, страх, надежду, которые я так упорно прятала.
— Но, Саша… — её голос стал мягче, почти осторожным, — именно поэтому он и ушёл.
Я резко подняла голову.
— Что? — выдохнула я, будто меня окатили ледяной водой.
— Роберт… — она на секунду отвела взгляд, будто не хотела произносить это вслух, — достал записи с камер наблюдения в школе. Он узнал, каким образом ты оказалась там в первый раз… и как Леон неоднократно проводил тебя внутрь.
Я сжала руки так, что побелели костяшки пальцев.
— И…? — голос дрогнул, хотя я пыталась говорить ровно.
— И, как бы ужасно это ни звучало, он использовал это против своего сына, — сказала она тихо, но твёрдо. — Надавил на него… на кону было твоё будущее и душевное спокойствие Леона.
Я почувствовала, как что-то тяжёлое опускается на грудь.
— Если бы Роберт пошёл к директору… — продолжила она, — началось бы такое, что тебе даже представить страшно: школьный комитет, разборки за незаконное проникновение в закрытую гимназию… и не один раз, а неоднократно. Это бы попало в твое личное дело. А если бы он пошёл дальше… — она сделала короткую паузу, — тебя бы просто исключили.
У меня пересохло в горле.
— Без диплома, без поступления в университет, с испорченной репутацией… — её голос стал почти шёпотом. — А это значило бы, что твоя жизнь… могла пойти по совершенно другому пути.
Я не сразу смогла вдохнуть. Всё, что она говорила, звучало как кошмар, но в то же время — как пазл, который внезапно сложился в цельную картину.
Я смотрела в одну точку, не мигая. В голове стучала только одна мысль: он знал. Леон знал всё это… и ничего мне не сказал.
— Значит… — слова давались с трудом, — он просто… ушёл? Чтобы я…
— Чтобы ты осталась в безопасности, — мягко закончила за меня она. — Чтобы никто не тронул тебя, твою семью, твои мечты.
Я откинулась на спинку сиденья, чувствуя, как внутри поднимается странная волна — не только обида, но и что-то другое. Тёплое. Горькое. Больное.
Он пожертвовал собой. Ради меня.
В груди защемило так сильно, что пришлось сделать глубокий вдох. Перед глазами сразу всплыл его взгляд в тот последний день — холодный на вид, но, как теперь оказалось, полный чего-то скрытого.
— Глупый… — вырвалось у меня, едва слышно.
Мама Леона чуть улыбнулась, но в её глазах блеснула печаль.
— Очень, — тихо согласилась она. — Но он — мой сын. И я знаю: когда он любит, он идёт до конца. Даже если для этого придётся отпустить.
Я опустила глаза, чувствуя, как пальцы медленно сжимаются в кулаки. От этого разговора у меня внутри всё перемешалось — злость, благодарность, растерянность… и желание найти его, что бы это ни стоило.
Машина плавно свернула на широкое шоссе, и я только сейчас заметила, что мы едем в сторону окраины города. Сквозь лобовое стекло мелькнуло знакомое здание — а потом и огромные буквы на фасаде: АЭРОПОРТ.
Я обернулась к ней, сердце тут же забилось быстрее.
— Мы… зачем здесь?.. — голос предательски дрогнул.
— Потому что у тебя есть шанс, Саша, — она повернулась ко мне, её глаза сверкнули решимостью. — Его рейс через пятнадцать минут. Если ты хочешь что-то сказать — лучше сделать это сейчас.
Я почувствовала, как мир на секунду стал тише. Только удары моего сердца и шум шин по асфальту.
— А если… — я сглотнула, — если он не захочет меня видеть?
— Поверь, захочет, — она положила ладонь мне на руку, её пальцы были тёплыми и крепкими. — Я знаю своего сына. Он может быть упрямым, но он не сможет пройти мимо тебя, если ты окажешься перед ним.
Машина мягко затормозила у зоны вылета. Водитель сразу вышел и открыл нам дверь, пропуская прохладный утренний воздух.
— Иди, — сказала она тихо, но твёрдо. — Если ты действительно не готова его потерять — беги за ним.
Я глубоко вдохнула, почувствовав, как ноги наливаются странной лёгкостью, и шагнула на холодную плитку тротуара. Где-то внутри всё кричало: успею ли?
Я почти сорвалась с места, едва ступив на тротуар. Холодный воздух обжёг лёгкие, но я не замедляла шаг. Двери аэропорта раскрылись передо мной, выпуская поток людей с чемоданами и кофе навынос.
Внутри пахло парфюмом, свежей выпечкой и чем-то металлическим. Голос в громкоговорителе объявлял рейсы, но я слышала только один шум — свой собственный, в голове.
Где он? Где он?!
Я метнулась к табло вылета. Глаза быстро пробежали по строкам, пока не наткнулись на нужную: Лондон — регистрация, выход 14.
— Четырнадцатый… — прошептала я и рванула вперёд.
Люди оборачивались, когда я почти бежала по блестящему полу. Сердце гулко билось в груди. Я зацепила плечом чью-то сумку, пробормотала извинение, не сбавляя темпа.
И вдруг — я увидела его. Высокая фигура в тёмном пальто, чемодан в одной руке, в другой — паспорт. Он шёл в сторону стойки регистрации, чуть склонив голову.
— Леон! — крик сорвался сам, но утонул в общем шуме.
Он не обернулся.
Я ускорилась, почти перескочив через чью-то дорожную сумку.
— Леон! — громче.
На этот раз он замер. Медленно повернулся, и наши взгляды встретились.