Преподаватель вошёл в класс, и наступила почти болезненная тишина. Такой эффект не каждый педагог способен вызвать, но этот, судя по всему, умел держать внимание.
Высокий, в дорогом костюме, с ровной осанкой и аккуратно подстриженной бородкой, он прошёл к кафедре. Взглядом окинул класс — цепким, почти рентгеновским. На долю секунды его глаза задержались на мне, и меня будто током ударило. Я замерла. Сердце стучало где-то в горле.
Но… он отвернулся к доске, и я выдохнула.
— Тема сегодняшней лекции — «Государственный переворот 1801 года и убийство Павла I. Причины и последствия», — спокойно произнёс он, выводя заголовок на интерактивной панели.
— Шурик, ты чего сидишь? Записывай, — раздался сбоку ленивый шёпот Леона. Я перевела взгляд — на моём столе уже лежала тетрадь и ручка.
— Что? — мои глаза чуть не выскочили из орбит.
Он только приподнял уголок губ, ухмыляясь.
— Я вчера не выспался. Хочу немного поспать. Сегодня ты — мой личный писарь.
— Что?! — зашипела я, потрясённая его наглостью.
Леон беззастенчиво уложил голову на парту, заложив руки под щёку, будто это его привычное место для сна.
— Внимательно слушай лекцию. Потом проверю, как ты справилась, — пробормотал он, уже почти засыпая.
Я уставилась на доску, пытаясь хоть что-то записать, но в голове гудело только одно: «Что, чёрт возьми, я здесь делаю?»
Весь урок я сидела как на иголках, будто на допросе в каком-нибудь фильме про шпионов. Пальцы судорожно водили ручкой по строкам, курсивно выводя каждое слово за преподавателем. Почерк плясал, как пьяный на дискотеке, но я старалась — если уж писать, то без ошибок. Леон ведь обещал проверить. Да-да, конечно, прямо как преподаватель.
А он…
Спокойно посапывал рядом, будто у нас тут не гимназия, а пятизвёздочный курорт с режимом тишины и заботы о сне гостей. Губы его чуть тронула ленивая усмешка, будто он видел какой сон с привкусом триумфа.
Я испепеляла его взглядом так яростно, что в другой реальности его брови, возможно, уже загорелись.
Вот же засранец.
Наглый, самодовольный и абсолютно уверенный, что я буду тут сидеть и строчить для него конспекты. А самое обидное — я действительно сидела и строчила.
Урок тянулся мучительно долго. Я уже почти закончила третью страницу, когда заметила, что Леон чуть шевельнулся. Он приоткрыл один глаз, поймал мой испепеляющий взгляд и лениво ухмыльнулся.
— Если ты так продолжишь пялиться, — пробормотал он негромко, даже не поднимая головы, — я сочту это за то, что ты ко мне неровно дышишь.
Я чуть не уронила ручку. Он что, издевается?! Щёки вспыхнули, как будто кто-то приложил к ним утюг.
— Во снах только, — процедила я сквозь зубы, стараясь вернуть себе лицо и сосредоточиться на следующем пункте в конспекте.
Но в груди уже что-то дрогнуло. Совсем не по плану.
7
После того как моя короткая, но унизительно запоминающаяся карьера личного писаря Леона Демидова подошла к концу, он молча кивнул мне и направился к чёрной двери. Той самой, что вела прочь из царства золотых мальчиков — и обратно в мой мир, где я всё ещё оставалась никем.
Я догнала его, отставая всего на пару шагов, стараясь ступать как можно тише. Он не обернулся, не произнёс ни слова — просто привычно откинул дверцу и, как всегда, вежливо придержал её, чтобы я прошла первой.
— Это теперь твоя новая должность? — пробормотала я, проходя мимо него. — Дверной джентльмен?
— Только для избранных, — лениво отозвался Леон. — И только по особым случаям.
Мы снова оказались в узком, слегка промозглом коридоре, ведущем к чёрному выходу из их гимназии. Слабый свет, прохладный воздух и это странное ощущение, будто идёшь по запретной территории — всё навевало чувство нереальности.
— Спасибо… — выдавила я неловко, глядя себе под ноги. — За то, что помог.
Он хмыкнул.
— Помог? Ты меня использовала, чтобы выкрасть трусы Титова. Думаешь, такое забывается?
— Эй! — Я остановилась. — Во-первых, это был спор! А во-вторых… ты сам согласился.
Он обернулся медленно, будто с трудом сдерживая ухмылку.
— Знаешь, мне нравится смотреть, как ты оправдываешься. Особенно, когда краснеешь.
— Я не краснею, — поспешно возразила я, чувствуя, как уши начинают предательски гореть.
— Конечно, конечно, — кивнул он с той самой дразнящей ухмылкой. — Ты просто… слегка порозовела. Чисто от холода.
— А ты, я смотрю, специалист по оттенкам смущения, да? — фыркнула я, скрестив руки на груди. — Это тоже входит в твои должностные обязанности? Или ты просто от скуки решил переквалифицироваться в человеческий термометр?
Он прищурился, но с губ улыбка не исчезла.
— Нет, просто у меня отличный глазомер. Особенно в таких… случаях.
— Интересно, сколько ещё “случаев” ты сканировал, прежде чем стать таким знатоком? — я приподняла бровь. — Или ты коллекционируешь реакции людей, как я… кое-что другое.
Он на секунду замер — его ухмылка чуть дрогнула. Похоже, вспомнил.
— Осторожней, — протянул он, в голосе скользнула ленивая угроза. — Ещё одно слово — и я объявлю войну. А ты ведь знаешь: я не из тех, кто проигрывает.
Я усмехнулась.
— А я не из тех, кто сдаётся. Так что давай, Демидов. Начинай войну. Только учти — в этот раз дверь ты держать не будешь.
Он посмотрел на меня прищуренно, а потом вдруг громко расхохотался, запрокинув голову. Смех у него был слишком громкий для коридора — и слишком настоящий, чтобы быть просто игрой.
— А ты, блондиночка, умеешь удивить, — усмехнулся он, покачивая головой. В его улыбке было что-то… чертовски притягательное. Опасное. Как у человека, который привык играть с огнём — и никогда не обжигаться.
Я вскинула бровь, стараясь сохранить невозмутимость, хотя внутри всё дрогнуло.
— Вообще-то я натуральная, — фыркнула я. — В отличие от твоей скромности, которой, кажется, не было с рождения.
Он хмыкнул, сделал шаг ближе, слегка наклонился.
— Не было, — согласился он почти шёпотом. — И, честно говоря, мне это никогда не мешало.
Я закатила глаза, пытаясь скрыть, как предательски перехватило дыхание.
— Вот именно. Ты — живое доказательство, что скромность не всегда добродетель.
Он расправил плечи, будто ему действительно льстила эта реплика, и снова двинулся по коридору.
— Значит, тебя не пугает отсутствие добродетели? — бросил он через плечо. — Интересно.
Я догнала его, стараясь не показать, как колотится сердце.
— Я просто умею отличать понты от реальной опасности, — парировала я. — А ты, Леон, на понты тратишь больше энергии, чем на разговоры.
Он усмехнулся, не сбавляя шага.
— Ошибаешься. Разговаривать я умею шикарно. Просто предпочитаю, чтобы меня слушали… не ушами.
Он остановился у лестницы, ведущей вниз — к тому самому чёрному входу, через который он уже не в первый раз проводил меня наружу. В сторону соседней школы, где меня давно ждали обычные коридоры, одноклассники и реальность.
— А ты, по-моему, слушаешь слишком внимательно, Саша, — добавил он, повернув голову.
Я скрестила руки на груди.
— Да я вообще стараюсь тебя не слушать. Просто у тебя голос громче моего здравого смысла.
Он прыснул со смеху — уже сдержаннее, но с тем же самодовольством в глазах.
— Тогда держись за него крепче, блондиночка. Он тебе пригодится. Особенно теперь, когда ты официально стала частью моего расписания.
Я замерла на месте.
— Чего?
Он обернулся на лестнице, лениво приподняв бровь:
— Ты ведь не думала, что я вот так просто отпущу свою личную служанку?
— Леон… — начала я, но он уже скрылся за поворотом, оставив после себя запах кофе — и неприятно приятное предчувствие новых проблем.
— Во сколько у тебя большая перемена на обед? — раздался его голос сверху. Он стоял на пролёте выше, перегнувшись через перила с ленивым интересом в глазах.
— Что?! — Я прищурилась. — Разве сегодня я не помогла тебе?