ИДИОТ!!!
Это же всё будущем — а будущее ещё не произошло и, произойдёт ещё очень не скоро!
А, всё же? Раз я «оттуда», значит, оно уже существует — оно есть!
Блин, лучше не думать на эту тему: во-первых — бес толку, а во-вторых — опасно для рассудка и душевного здоровья.
Бабушка же моя, рассказывала всё более подробно и эмоционально, из её рассказов я почерпнул большинство наших семейных преданий и передал дальше «по наследству» — детям и, хотел было передать внукам — да не успел…
Баба Наташа, была из голодающих детей Поволжья…
Да, да — из тех самых!
Из самых настоящих голодающих детей Поволжья, а вовсе не из «ильфо-петровских» откормленных балбесов — объедающих совбесовских старушек.
Когда умерли от голода и тифа её родители, младшие братья и сёстры, старший брат повесил ей котомку через плечо с последним оставшимся куском чёрного хлеба из лебеды и отвёз в город — в какой, она не помнит. Она и, года рождения своего не помнила — ей, «на глазок» после поставили 1915-ый год.
«Завысили возраст», — говорила она улыбаясь, да лукаво на деда посматривая.
Ну, конечно — не была бы она тогда женщиной, если б так не утверждала!
Оставленная на улице, девочка вскоре прибилась на железнодорожном вокзале к банде беспризорников едущих в Ташкент. Доехала из всех она одна — другие отстали или умерли по дороге, но почему-то не в Ташкент — а в Сибирь. Где её, так же на вокзале, подобрал и увёз к себе в село мой прадедушка Максим Прокопьевич.
Видимо, он сильно хотел доченьку — а прабабушка рожала одних сыновей! Ну, или просто из человеколюбия. Не знаю, бабушка очень скупо о нём рассказывала, хотя как вспомнит — так обязательно поблагодарит своего приёмного отца за сделанное добро.
Воспитав как дочь, прадед женил на ней своего старшего сына — моего деда Егора Максимовича.
К моменту начала коллективизации, у прадеда уже была большая изба крытая «железом», пять сыновей и семь лошадей — пять рабочих, «племенной» жеребец и одна «под коляску». А, у прабабки — швейная машинка «Зингер», предмет зависти всех баб в селе. Не самое «крепкое» хозяйство, кстати! По утверждениям моего деда, самыми зажиточными всё же оставались кержаки-старожилы — некоторых, по несколько раз «раскулачивали».
Прадед же мой, поступил очень мудро: как пошёл слух об «сплошной коллективизации», он съездил в город, поговорил с кем-то «из начальства» — знакомце ещё со времён Гражданской войны. Вернувшись, он успел всё хозяйство «втихаря» продать, справить нужные документы и уехать всей семьёй — «от греха подальше», на одну из великих строек Первой пятилетки — в Кузбасс. Поселившись в городе Ленинск-Кузнецкий, он устроился проходчиком на шахту — где подросши стал работать и, его старший сын и мой дедушка Егор Максимович.
Мой отец — Владимир Егорович, родился в тридцать седьмом, затем уже в войну две дочери — мои родные тёти и, мой Прадед — вдоволь успел нанянчился напоследок с внучками. Войну он не пережил — задавило при обвале в лаве в сорок четвёртом. Вслед за ним, год спустя умерла и прабабушка.
Дед мой работал на шахте — значит, имел бронь от фронта. Кроме того, он был хром на левую ногу и «туговат» на ухо — в результате прадедовского «воспитания» оглоблей. Поэтому, на войну его не взяли.
Четверо же его младших братьев, по мере наступления совершеннолетия и достижения призывного возраста, по одному туда уходили и обратно не возвращались…
Самый младший брат — Василий, был наиболее любим бабушкой. Она очень часто показывала его фотографии, каждый повторяя с какой-то по-особенному тёплой душевной улыбкой: «Васенька то, такой хорошенький мальчик был! Красивый, умненький, всегда такой ласковый и вежливый… Я всю жизнь представляла себе — какие замечательные деточки у него могли быть, а⁈».
Действительно: судя по фотографиям, самый младший брат деда — парень был хоть куда! Как говорится: «удался и, ростом и лицом». Запросто вместо Юрия Гагарина мог в космос полететь — такой же типаж, приятного во всех отношениях человека, с открытым лицом! Тем более, очень хорошо учился в школе и, на него уже обратили внимание и звали по окончанию школы, в какой-то там «физико-математический» университет… Но, не суждено видно было.