В какой развитой «демократической» стране⁈
Спустя пару минут, как бы подумав стоит ли говорить, Охрим продолжил:
— К тому же у меня перспектива есть… «Помру я вскорости, говорит Панкрат Лукич, а сынки мои к коммерческому делу не больно способные. Вот ты и, будешь за заведующего складом, а на их детские шалости не обращай внимание». Так я уже год как сам веду дела — Панкрат Лукич только говорит, что делать и даже расписываться на документах доверяет мне.
У меня, аж дыхание спёрло:
— Так, против меня — это тоже твои проделки⁈
Согласно кивает:
— Панкрат Лукич, говорит — «конкурентов надо давить в зародыше», вот я и давлю — ты уж не обессудь.
Ну, ни фигасе!
Думал, имею дело с «низшим звеном в пищевой цепочке», а напоролся на «серого кардинала»! Впрочем, в его единственном глазу всё что-то читается… Какое-то ожидание… Возможно, он преувеличивает свою роль — торгуясь со мной таким образом? Ждёт от меня какого-то более заманчивого предложения — чем от этого долбанного Лукича?
— Да ладно — я не в обиде… Понимаю — «рыночные отношения», «свободная конкуренция производителей» и прочая — тому подобная муйня. Не задавишь конкурентов ты — задавят как паровоз чайник тебя и, возрадуются при этом.
Какое-то время молча пьём чай, затем я как-бы рассуждая сам с собой, замечаю:
— В твоих рассуждениях имеется несколько неувязочек, Охрим. Старший Сапрыкин, хоть и старый, но мужик здоровый — он ещё нас с тобой переживёт. Да, даже если и дождёшься когда он наконец «зажмурится» — сам уже будешь под себя ср…ать и ногой отгребать.
Молчит, куда-то под ноги себя глядя… Мол, бреши, бреши — мои уши не отсохнут!
— «Нефтяной склад» — это, не частная лавочка твоего благодетеля. Если он даже и «двинет кони» скоропостижно («дай Боже чтоб скорее!», крещусь в красный угол), государство может назначить заведующим не тебя, а кого другого. Конечно, бабла твой Лукич накосил немерено — можно поделить меж своими и разбежаться… Но, больше чем уверен — всё достанется твоим шурякам. Вам же с дочерью покойного — лишь «совет да любовь», да возможно ещё его исподнее — изношенное старым пердуном до состояния гомосятских стринг.
При моих словах про 'благоверную, в глазу собеседника промелькнула ярость, а кулаки непроизвольно сжались. Она его тоже бьёт, что ли⁈
Как-то обречённо выдохнув, Охрим только мотнул головой, но ничего не сказал.
— Дальше… «Доверяет расписываться на документах», говоришь? А может, он тебя таким макаром подставляет — такая мысля тебе не приходила в голову? Сам прекрасно знаешь — благодетель твой ворует и ворует внаглую! У каждой семьи в Ульяновске и волости ворует — впаривая разбавленный керосин и, у государства — в особо крупных размерах ворует. Рано или поздно — твоего Панкрата Лукича возьмут за его сморщенную старческую задницу… А на всех документах твоя подпись! И вместо этих откормленных скотов, отправишься на лесоповал ты — что с твоим телосложением и здоровьем, равносильно расстрелу с особой жестокостью.
По тому, что он даже не взглянул на меня и даже не вздрогнул от этих слов, вижу — что он и сам всё это понимает. Однако:
— Мне пора уходить. Спасибо за…
— Что-то в горле пересохло, — говорю держась за, — давай ещё по стакану со сдобой, Охрим. Потом я скажу тебе самое главное и, всё — можешь уходить и жить как жил раньше. Ну а я же, в принципе — и без этого «американского» керосина не обеднею: забирайте этот «Стандарт-Ойл», ко всем чертям…
Допив свой стакан, он начинает первым:
— Так, что самое главное сказать хотел, Серафим?
Видно, сильно торопится шнырить на эту «мафию».
— Самое главное, что я хотел тебе напомнить — ты не собака, Охрим! А — ЧЕЛОВЕК!!! Неуж забыл?
И тут он вздрогнул, как от удара электротоком.
— «Подобрали на улице», говоришь? Подобрали, обогрели, накормили, обобр… Эту страшилу в юбке подсунули.
Охрим, вздрогнул ещё раз: как будто от несильного — но неожиданно-подлого удара.
— «Благодетель»… — презрительно-зло фыркаю, — а не по вине ли этого «благодетеля» — ты и оказался на улице бездомной одноглазой собакой?
Изумляется, словами не описать:
— Как, это⁈
— Обыкновенно «это». Тебе сколько лет, ты какого года?
— Зачем тебе это…? Тридцать один полный год, тысяча восемьсот девяносто второго года…
— «Девяносто второго»? — хлопаю ладонью об стол, — я так и знал!
— Что «знал»?
Рисунок 105. В 1891−93 гг, в следствии неурожая и неэффективной политики властей, голод охватил 17 губерний РИ с населением 36 млн. человек. Смертность установить точно невозможно, но без всякого сомнения она была чудовищной — особенно среди детей.