— Рогор, все сговорено. Тебя с Сокугом пока поддержат взаперти, потом выпустят.
Норвин нахмурился.
— О таком уговору у нас не было, госпожа Триша! Мало того, что легед не заплатят.
Ерша понукнул коня, выехал вперед, перехватил поводья моего жеребца под самой мордой. Дернул, трензеля уздечки звякнули, и конь сразу успокоился. Бросил в сторону Рогора:
— Слышь, добрый молодец, ты не выкобенивайся, а слушай девицу-то. Она тебе добра желает. С тебя не убудет, посидишь месячишко-другой в опальной башне, поешь с королевского стола, почешешь пузо от безделья. А коли не желаешь, можно и по-другому дело сладить — к примеру, мой меч, твоя голова с плеч.
И так просто он это сказал, так спокойно, что у меня аж дыханье оборвалось. Неужто и впрямь готов срубить Рогору неразумную голову?
— Пошутил я. — Проворчал норвин. — Не маленький, понимаю.
— Вот и славно. — Чужим, незнакомым мне голосом ответил Ерша.
— Теперь ты отдашь Успешу свой тесак, а он свяжет тебе руки. И отвезет тебя в тот дом, где ты пытал вареского посла — вот уж за что отрубить бы тебе грабки по самые по плечи. Ты что, пес смердячий, о себе возомнил? Что ты тут закон и право? Нет, норвин, правеж у нас на Правежной, и заправляет там жилец Арося, самим королем над судилищем поставленный.
— Госпожа Триша! — Воззвал ко мне норвин.
Я, вспомнив, что самолично выманила норвина из терема Берсуга, вступилась:
— Ты, господин Ерша, всему учет веди, не только плохому, но и доброму. Не сделай Рогор того, что сделал, никто бы не узнал, какую тайну цорсельцы разнюхали.
— Это я помню. — Отозвался Ерша. — Только потому и согласился на твои мольбы, госпожа Триша. Однако тебе, госпожа Арания, скажу вот что — прислужники твои повинны в самовольных пытках посла и укрывании важных сведений. Ты сама — в том, что сотворили они это по твоему приказу. а потому ходи отныне осторожно. И язык держи на привязи. Твои же олгары, если узнают, тебя осудят, и твой же отец тебя накажет. Поняла?
— Все я поняла, батюшка. добрый господин. — Чуть задохнувшимся голосом ответила Арания.
Ерша снова обратился к Рогору:
— А ты за свою жизнь не бойся. За тебя вон, заступница есть. — Он кивнул в мою сторону. — К ночи придет телега, и жильцы увезут вас троих — тебя с Сокугом да посла — в опальные башни. Этой же ночью ляжешь спать не на соломе, а на доброй постели, в кремле. В том тебе мое слово даю.
— Благодарствую, господин. — Пробормотал норвин.
— Тесак отдай. — Напомнил ему Ерша.
Оружие Рогора перекочевал к Успешу. Тот увязал руки норвина черной веревицей спереди — тонкой и легкой, вроде как шелковой. Потом Успеш подхватил поводья жеребца Рогора, понукнул. Они двинулись к слободским воротам, выходившим в поле за Чистоградом.
— А мы разделимся. — Сказал Ерша, разворачивая своего коня в сторону ворот, ведущих в город. — Вы, девицы, отсюда скачите вдвоем. Я следом двинусь, пригляжу по дороге, чтоб никто не обидел. Только чуть отстану. И хорошо бы вам вернуться на одном коне. Чтобы у того, кто может за вами следить, не появилось ненужных думок — откуда у девок лишний конь, по виду и сбруе как с кремлевского подворья.
Он подъехал ко мне поближе, коротко буркнул в мою сторону:
— Дозволь помочь тебе, девица.
И, не говоря больше ни слова, одним движением стащил с коня, усадив перед собой. Щеки у меня враз заполыхали — хотя мою спину от него отделяла передняя лука седла. Но вот поди ж ты. и хватку его, жесткую, крепкую, я все ещё чувствовала у себя под ребрами. Аж дышать тяжело стало. Сердце заколотилось стыдно, но сладко.
Арания, цокнув, подогнала своего коня поближе, и Ерша вновь приподнял меня. Поднес к олгарскому коньку, держа на весу легко, как зверюшку малую. Я неловко вскинула ногу, залезла на круп коня позади Арании. Уцепилась за её пояс, сказала, склоняя лицо так, чтобы волосы спрятали полыхавшие щеки — хоть в полутьме их и не видно было:
— Спасибо, господин Ерша, за заботу.
— По улице не гоните. — Заявил он, не отвечая на мои слова. — Поезжайте неспешной рысью. Коня оставьте у того купца, у которого взяли. А потом прямой дорожкой в кремль, никуда не заходя. Хоть и темно уже, да я у вас за спиной буду. Уяснили?
— А то. — Выдохнула я.
Арания, перекрутившись в поясе, глянула на меня через плечо. Недовольно выдохнула и дернула поводья.
Ковылять до горницы на стертых ногах оказалось страх как тяжело. Хорошо хоть, солнце уже закатилось, и кремлевские дорожки утонули во мгле. Огни на башнях и в садах ту мглу резали кругами света, но рассеять не могли.