Но отчего-то не плакалось. На душе было смутно, нехорошо, горестно — но глаза слезой все не набухали, оставались сухими.
Узел с вещами Вельша сунула под мой топчан, когда пристраивалась чесать сестре волосы. Я уселась на неширокое ложе, сбросила обутки — те самые зеленые сапожки, что прислала Морислана в мыльню перед пиром. Корзина с травами оказалась рядом, и чтобы занять руки, я начала их перебирать, время от времени поглядывая на Аранию.
Та сидела тихо, уставившись в одну точку, время от времени вздрагивала. То ли гребень в Вельшиных руках за волосы цеплялся, то ли мысли у неё были свои, нехорошие.
Девки молчали, Саньша плакала, я бездумно перекладывала сухие пучки. Хрупкая листва отламывалась от ссохшихся стеблей, припорашивая корзину блекло-зеленым снежком. Потом из-за полога начали доноситься голоса, болтавшие не по-нашему, не по-тутешски — здешние возвращались в свои закутки. Оконце напротив полога начало затягиваться теменью, Рогор принес зажженную свечку.
Мало-помалу щеки Саньши высохли, а Вельша наконец оставила волосы Арании в покое. Одна Алюня все ещё продолжала сидеть перед сестрицей на корточках, разминая белые, никогда не знавшие работы пальцы.
Потом по проходу зазвучали тяжелые шаги — тяжелее, чем у тех, кто до сих пор там ходил. Полог сдвинулся, в закуток заглянула толстуха в платье цвета давленой смородины. Тяжело сказала:
— Аранслейг, время идти в общинный дом. Пора начинать прощание с твоей матерью.
Арания вздрогнула, выдрала руку из пальцев Алюни.
— Иду, тетя Элсейг.
Толстуха исчезла. Моя сестра на мгновенье скривила рот, как дите перед тем, как заплакать. Потом вскинулась, тряхнув головой, как молодая кобыла, и лицо её стало как раньше — спокойным, словно она за окошком сидела, и оттуда на всех смотрела. Распорядилась:
— Платье мне. Потемней. Никаких украшений.
Алюня вместе с Вельшей кинулись выполнять. В растворе полога мелькнул Рогор, сказал быстро:
— Госпожа Аранслейг, госпожу Тришу тоже бы надо взять с собой.
Сестрица кинула острый взгляд на Саньшу.
— Ты. Утри слезы и причеши госпожу Тришу. Она должна выглядеть достойно.
— И вот ещё что. — Сказала я быстро. — Гребень. Твои волосы нельзя оставлять где попало. Если ты и впрямь не хочешь остаться здесь как мужняя жена.
Сестрица бросила взгляд через плечо. Туда, где на покрывале лежал брошенный Алюней гребень.
— Саньша. — начала было она.
Та двинулась, но я опередила. Шагнула, вытянула скатку темных волос из частокола зубьев.
Тут в закуток вернулись Вельша с Алюней. Прошли гуськом между топчанами, почтительно, под локотки, вздели Аранию на ноги. И принялись её переоблачать.
Саньша тем временем кинулась за мной с гребнем — потому что я спешно нагнулась над краем топчана, где до этого сидела госпожа сестрица.
На пестрядинном покрывале нашлись ещё два волоса. Я сожгла все волосья над свечей — Арания смотрела неотрывно. Облизнула губы, объявила:
— Все поняли? Волосы мои собирать, госпоже Трише отдавать.
Девки дружно закивали. Саньша наконец меня поймала, усадила на топчан, нажав сильными ладонями на плечи. Потом быстро расплела косу, в два счета, больно обдирая гребнем кожу на голове, причесала мои лохмы. Да так и оставила — по-господски.
И мы отправились прощаться с Морисланой. Девки, Алюня, Вельша и Саньша, с нами не пошли.
Кое-где в закутках сидели — где дети, а где и норвинские девки с парнями. По краям пологов пробивался свет, слышались молодые, иногда полудетские голоса. У выхода нас поджидал Рогор, держа в руке толстую горевшую лучину. Рядом с ним стоял насупившийся Сокуг.
Арания два раза оступилась, пришлось подхватить её под руку. Так мы и вышли на двор перед общинным домом, где стояла толпа норвинов. Перед нами расступились, освобождая дорогу. Мы вошли в распахнутые двери общинного дома — и тут же увидели Морислану.
Норвины закатили телегу с её телом внутрь, разобрав борта и навес. Она лежала, утопая в хладолисте. На каменных столбах, в два ряда подпиравших скаты крыши, горели факела, и серебряное шитье на алом платье сияло. С первого взгляда мне даже показалось, что Морислана шевелится. Я отступила, сглотнула — и только потом поняла, что это мне чудится.
Арания застыла на мгновенье, глядя на матушку. Потом двинулась вперед.
Мы встали сразу за телегой. Рогор замер у меня за плечом, а Сокуг за спиной Арании. Кто-то гортанно крикнул, и норвины начали заходить внутрь. Впереди всех шагал крепкий мужик лет под пятьдесят, за ним ещё двое — постарше и побелее сединами.