Дело было такое, что требовалось все обдумать. Глерда велела показаться у двери покойника три раза — но считается ли тот раз, когда меня видели, но не заметили? И даже не спросили, кто я, зачем в чужие горницы лезу?
Я снова выскочила в проход. Может, кто-то из жильцовских женок пройдет по лестнице? Те уж точно спросят.
Однако время шло, а никто не появлялся. Проскочила ещё одна прислужница, уже с подносом. Я снова зашла. Но и тут на меня не глянули.
А меж тем у кремлевских ворот уже должен был поджидать свою хозяйку Рогор. Норвин, конечно, мужик упрямый, он и до полуночи там проторчит — но у меня-то времени много не было.
И я решила взять дело в свои руки. Главное ведь что? Чтоб меня увидели у двери Граденя, да спросили, кто я и зачем лезу в чужие горницы. Так что я пошла вниз по лестнице.
Толстые стены дворца хранили прохладу, но снаружи оказалось жарко. Вечерело, однако от камней перед входом все ещё тянуло зноем, как от голышей в парной. Двустворчатые двери я прошла медленно, с жильцами поздоровалась степенно. Улыбаться им не стала, не рискнула. Вышла и зашагала по дорожке к службам.
Думалось мне так — если жильцы и впрямь считают меня завидной невестой, кто-нибудь из них заговорит. Может, даже увяжется следом. С жильцовскими женками я на такое не надеялась, у них свои дела.
О курносом со вчерашнего дня я старалась не думать. Вот отыщут ведьмы с моей помощью того убивца, вернут мне красу — тогда и пройдусь павой. Может, даже тут пройдусь, по кремлю, у него под носом. Если меня, преобразившуюся, внутрь пустят. И пусть он тогда на меня поглядит-полюбуется.
Хотя, окоротила я себя, после преображения он на меня и не глянет. Если нынче у него в глазах, как на меня посмотрит, приданое мелькает — потом я ему буду без надобности. Ведь приданное король Досвет обещал страшной девке по имени Триша, а той, если будет милостива Кириметь-заступница, в один день не станет. Она исчезнет, а вместо неё появится другая.
Кругляш, где жильцы тренировались, я обошла по дальней дорожке. Сердце у меня все-таки затрепыхалось, когда заметила там курносого. И тот меня увидел — подбежал, охальник, к ограде, споро перемахнул, опершись одной рукой на жердину.
Удаль молодецкую передо мной выказывал. У, морда наглая, глаза бесстыжие! И рубаха у него все тело от пота облепила, взгляд так и тянется.
Ещё двое жильцов к ограде подошли, выкрикнули:
— Подобру!
Я им степенно ответила:
— И вам поздорову, господа хорошие.
Курносый тем временем встал на дорожку в двух шагах передо мной. Почти её перегородил — самую малость оставил, только чтобы протиснуться. Глянул задорно.
— Подобру тебе, девица. По делу спешишь?
Другие жильцы от оградки отошли. Мне, наверно, следовало огорчиться, да не получилось. Значит, судьба такая, вздохнула я про себя. Сказала, склонив лицо — вроде как из скромности, а на деле, чтобы занавесить лицо кудрями:
— Воздухом подышать вышла. Да жарко больно, сейчас во дворец вернусь.
И хоть не велела себе даже думать о нем, а сердце затумкало пуще прежнего. Предложит проводить или нет?
Предложил.
— Проводить тебя, девица? Вдруг сомлеешь по дороге.
Я, как Арания меня учила, глаза в дорожку воткнула, чтобы скромность свою выказать. Выдохнула полной грудью, и так, без воздуха, почти что просипела:
— Проводи, добрый человек. Голова чегой-то кружиться, боюсь на пятый поверх одна взбираться, ещё сомлею по дороге.
— Подожди тут. — Велел он. И снова перемахнул через ограду.
Я застыла, не поднимая глаз. Внутри у меня то ли смех нарождался, то ли злоба, то ли ещё что. Вот ведь наглец! И имени моего не знает, а уже приказы отдает.
От толпы жильцов, собравшихся на кругляше, донеся дружный гогот. Я поежилась, несмотря на жару. Ох, убьет меня Арания, как узнает.
Вернулся курносый быстро. Снова красиво перемахнул через жердочку, подошел, натягивая на ходу серый полукафтан в серебряном позументе.
— Не гневись, за одежкой бегал. Не хотел при тебе в нижней сорочице ходить, скромность твою тревожить.
Я едва не засмеялась в голос. Да знал бы он, скольких голых мужиков я повидала! Скольким раны зашивала, и на ногах, и на поясе. Только на заду да на причинном месте Мирона мне не позволяла раны шить, говорила, ты ещё девка, тебе ещё рано.
Я поплыла по дорожке, обмахиваясь ладонью. Пусть не забывает, что иду с ним только потому, что сомлеть боюсь.
— А как тебя зовут, девица? — спросил курносый, неспешно шагая у меня за плечом.