Клевало плохо, и рыбак больше не вытаскивал удочки, поплавки лежали на воде, не шелохнувшись, будто заснули.
— Плохо нынче ловится, — сказал старичок и улыбнулся. Глаза у него были бесцветные, но чистые, прозрачные, как две капельки воды, просвеченные солнцем. Лицо в морщинках. — Может, кефалька подойдет, — продолжал рассуждать вслух рыбак. — Она хитрючая, кефалька-то. Вокруг крючка бродит, а не берет. А если новый соперник появится, сразу хватает, другим не дает.
— Вы на что ловите? — спросил Гера.
— Каждая рыба свою приманку знает. Теперь еще искусственную придумали. Из тюбика, как паста, выдавливается. Да не пахнет. А рыбе запах подавай. Ты турист?
— Турист.
— Ну, ну. Кому что. Мне с грузом на хребте уже не ходить. А в свое время немало потопано. Издалека прибыли?
— Из города. Через Хазаровский, — похвалился Гера. Он думал, что старик удивится и снова похвалит, но тот лишь кивнул.
— Отовсюду приходят. Только с островом вы не шутите.
— А что?
— Заливает. Как туча в торах прольется, вода сюда по ущелью катится. Река разбухает и на остров шастает. Не прозевайте, а то зараз в море смоет.
— Не смоет, — заверил Гера.
— Ну, ну… Погода, видать, к тому идет. Чуешь, над горами-то? — Гера посмотрел на горы, но ничего не заметил. Голубело чистое небо, только над вершиной Хазаровского перевала застыло белое облачко. Старик рыбак показал на него: — Подбирается, чуешь? — Он сказал о нем с усмешкой, как о хитром зверьке, и замолчал, уставившись на поплавки.
Гера постоял еще немного, потом вернулся к палаткам.
Море лежало перед ним синей лентой, а висячий мост вкривь и вкось разлиновывал эту синюю ленту своими тонкими тросами. Но вблизи море было не только синим. Оно было разноцветным, словно раскрашенное огромными мазками, — темно-фиолетовое вдали, сизое — поближе, блестящее, будто подсвеченное из глубины, изумрудное у самого берега. Все эти краски переливались и меняли оттенки.
Лидия Егоровна разрешила вволю купаться, но предупредила, чтобы не пережаривались на солнце. Все чувствовали себя прекрасно. Только опять не повезло Сереге. Он выволок на берег матрац: решил поплавать. А Толстый Макс кинулся помогать, стал вынимать зубами резиновую пробку и… откусил ее! Серега закричал на Швидько:
— Ты что — голодный? — Все вокруг засмеялись, а Кулек-Малек чуть не заплакал.
Толстый Макс только сопел. Сейчас-то у него получилось случайно — можно сказать, тоже не повезло.
Альбина между тем познакомилась с соседями-туристами и договорилась с ними: вечером зажгут общий костер, покажут друг другу художественную самодеятельность. Девочки начали репетировать. Максим Дроздик сзывал рыболовов на очередной промысел. Дежурные суетились у ведер. Словом, в палаточном городке на острове туристская жизнь входила в свою колею.
А Гера не находил себе места почему Лидия Егоровна не объявляет, когда все пойдут в Новоматвеевку, чтобы поскорее выяснить про Степана Бондаря?
— Слушай, Серега, — сказал Гера. — Надо же идти. Кулек-Малек, обняв коленки, сидел перед палаткой и глядел в землю. Он все еще переживал неудачу с матрацем.
— Куда идти? — спросил он.
— А искать Степана Бондаря.
Серега махнул рукой в сторону девчоночьей палатки:
— Пусть Райка.
Муврикова с Гутей выпускали стенгазету.
— Послушай, летописец, — обратился к ней Гера, заглянув в палатку. — А когда Бондаря искать будем?
— Потерпи, узнаем. И про однополчанина Гузана и про твоего Бондаря, — ответила Райка с улыбкой и взглянула на Гутю. — Ну, что у нас там дальше? — Она не сказала Гере «иди», но всем своим видом дала понять, что он лишний.
Он ушел. Ему не понравилось, как Муврикова с ним разговаривала. Улыбалась. «Про твоего Бондаря». Как будто не ее дело. Да еще советик дала: «Терпи». А сколько можно «терпеть»? Прошагал Гусельников десятки километров, через горы к морю вышел, а еще ничего не раскрыл. Хорошо узнавать про однополчанина — пойдут в сельсовет и выяснят, где он живет. А как быть Гере? Конечно, Новоматвеевка рядом, вот она, за речкой, и, может, живет в ней человек, который знает что-либо новое про Бондаря, но где его искать, этого знающего человека?
Время-то идет, а все медлят, медлят…
После обеда Лидия Егоровна объявила, чтобы все готовились к вечернему концерту. Тут уж и Муврикова заволновалась:
— Лидия Егоровна, а когда к однополчанину Гузана пойдем?
А Гера не выдержал: