– Му́ Санги́та отэ́, – девушка жестом указала на себя.
– Я не понимаю тебя, – улыбнувшись, ответил по-английски и добавил. – Бенгали?
Девушка отрицательно покачала головой, услышав знакомое слово, и снова, указав на себя, произнесла первую фразу. Обнаружив непонимание с моей стороны, она еще несколько раз настойчиво повторяла «Сангита», пока я не понял, что это ее имя.
– Ша́яд, аап хинди́ джантэ́ хэй? – утомившись, предположила она.
– Да! – обрадовался, распознав в ее речи хинди. – Хинди я знаю.
Как только языковой барьер между нами был преодолен, она все чаще стала тайком заглядывать ко мне, чтобы справиться о моем состоянии. Рассказывала, что ее дядя, тот мужчина, что обнаружил меня на дороге после нападения тхагов и что лечил раны, считал чудом мое выздоровление.
– А больше он ничего не говорил? – настороженно переспросил ее. Ведь, не услышав бьющегося сердца, дядя девушки наверняка понял, что я мертв.
– Нет, – покачала она головой. – Почему ты спрашиваешь? Боишься, что узнают твою тайну?
– Тайну? – притворившись дурачком, повторил я. – О чем ты?
– Я знаю, кто ты, – серьезный тон девушки не оставлял сомнений, что так оно и есть. – Но я не боюсь.
– И кто же я, по-твоему?
– Фиранги́! – шутливо ответила она. – Чужеземец!
Я так и не понял, была ли это шутка, или Сангита и правда знала, что я вампир, но приходить она не перестала, чему я был несказанно рад. В ее обществе я чувствовал себя по-настоящему живым. Ее звонкий смех заставлял меня улыбаться, а грусть, что она испытывала, я ощущал, как свою собственную.
Сангита принимала меня настоящим и каждый раз расстраивалась и проливала слезы, когда я говорил, что не достоин счастья за все те страдания, что принес людям. Я не раскрыл ей того, кем являлся, но поведал о последних годах своей никчемной жизни.
С того дня, как поселился в деревне, прошло больше полугода. Проникшись к жителям, которые проявили доброту и гостеприимство, делились со мной пищей (в которой я, конечно же, не нуждался), я ни разу не пил человеческой крови, обходясь лишь животной. Вместе с жителями, работал в полях, помогал им в деревне, не обращая внимания на солнце, пока однажды Сангита не заметила, что мои ожоги исчезли.
– Ты права, – согласно кивнул, сидя на камне у водоема в лесу, куда мы частенько сбегали с ней вдвоем, когда никто не видел.
– Похоже, Бог Солнца принял мои молитвы, – обрадовалась она.
Чистота ее сердца и доброта души не переставали меня изумлять. Не помню, когда в последний раз за меня кто-то молился, разве что в далекой прошлой жизни.
– Почему ты так смотришь на меня? – удивленно спросила Сангита, когда я приблизился к ней, одолеваемый чувствами.
– Потому что люблю тебя, – признался, нежно коснувшись ладонью ее щеки и намереваясь поцеловать.
Я видел, как она смутилась, как трепетали ее длинные ресницы, как румянец наливал щеки, но неожиданно для меня она отстранилась, опустив взгляд.
– Я не могу…
– Мои чувства оскорбляют тебя?
– Нет, дело вовсе не в этом…
– Тогда в чем же? – недоумевал я. – Только не лги, что не испытываешь ко мне ответных чувств.
– Не стану. Но, как бы сильно я не любила, я не могу…
– Почему?
– Потому что очень скоро я обязана буду выйти замуж за человека, – последовал робкий ответ, – из своей касты.
В тот же вечер я покинул деревню, дабы не терзать ни ее, ни себя. И все-таки всякий раз возвращался, мучимый тоской. Не прошло ни минуты, чтобы я не думал о возлюбленной.
Сам того не заметив, стал втайне оберегать деревню от диких животных и разбойников, предупреждать о грядущих восстаниях и делать все, чтобы ее жители не пострадали.
Любовь к Сангите пробудила во мне давно забытые человеческие чувства. Я вновь ощутил, что значит беспокоиться о ком-то, проявлять заботу. С каждым новым днем я становился лучше, пусть и вдалеке от нее.