Издали показался Коравги с ношей на плечах: ему удалось добыть снежного барана-чубука. Это животное обладает изумительным чутьем и осторожностью, подстрелить его может не всякий охотник. Обычно за чубуком охотятся вдвоем. Подбираются к нему против ветра и стараются загнать на горный карниз и отрезать пути отхода. Но даже при такой охоте не всегда обеспечена удача. Неожиданно чубук бросается с карниза в ущелье вниз головой и, ударившись рогами о камни, подскакивает и пускается наутек.
Коравги освежевал тушу и обеспечил нас свежим мясом.
На другой день, оставив Егора сторожить линяющих оленей, которые нуждались в отдыхе и подкормке, мы с котомками за плечами вышли в сторону от нашего основного маршрута и теперь находились в южной кустарниковой подзоне. Однако по сравнению с Европейским Севером тут наблюдалась иная картина.
Если к югу от побережья Карского моря мной два года назад различались, вслед за арктической тундрой, такие 98 отчетливо выраженные подзоны, как моховая и кустарниковая, то здесь кустарниковая тундра выявлялась не так резко. Она была приподнята над уровнем моря, располагаясь на пологих склонах Северо-Анюйского хребта, на междугорных седловинах и плато, пли спускалась в горные долины. Громада хребта прерывала плавную смену зональной растительности. Так было в истоках Медвежки и в других местах во время нашего похода по горам.
Мы воочию убеждались, что границы вертикальных растительных поясов по мере продвижения к северу снижались. На нашем пути остались позади и лесной и кедровниковый поясы (например, в истоках Лельвергыргыпа), а их места заняла кустарниковая тундра из тощей березки и тальников. Спустившись в равнину севернее хребта, эти представители кустарниковой подзоны теперь быстро переходили в соприкосновение с кочкарниками. Кустарниковая подзона угасала (выклинивалась), хотя она еще и не успела как следует развернуться.
Двигаясь на север, мы видели, что кустарники росли только в продольных лощинах по скатам холмов, где весной стекала талая вода. Зимой лощины заносились снегом, и высота кустарников зависела от его глубины. Если бы отдельная веточка посмела остаться над его поверхностью, опа бы непременно погибла, словно подстриженная, как это мы видели на гребне Северо-Анюйского хребта.
Но далее к северу не спасал кустарники и снеговой покров, даже самый глубокий. Оставаясь под ним слишком долго, они тем самым обрекались на гибель: сокращалась и без того короткая пора тундровой весны и лета. Сначала выпадали кустарники покрупнее, а потом и мелкие. Наконец, пройдя десятка два километров дальше на север, мы очутились в кочкарной тундре. Вдоль и вширь раскинулась она по холмам и увалам на необозримые пространства, снижаясь к океанскому побережью.
На холме, по соседству с его вершиной, мы взяли почвенную пробу. Вырытая яма, в которой едва могла скрыться куропатка, показала, что под торфянистой поверхностной дерновиной залегают темно-серые слои, подстилаемые вечной мерзлотой. Словно не веря глазам, глядели мы на эти влажные супеси с буровато-расплывчатыми пятнами — следами оглеения — и думали о подземной тесноте, в которой живут корни растений. Что же это за насыпки природы, довольные таким скромным пайком земли?
Повсюду расстилалась гиперборейская осока. Ее длинные побеги проникают в мочажины и не боятся застоявшейся воды. Теперь всходы этого эндемичного вида слегка огрубели, и олени предпочитали более мягкие и вкусные корма. Между сглаженными осоковыми кичками кое-где пристроились влагалищная пушица и отцветавший живородящий горец со своим соцветием в виде прямого колоса. В нижней часта соцветия, в пазухах кроющих листьев, у пего образовались не цветки, а своеобразные клубеньки. Показавшись из раскрытых почек, клубеньки, еще находясь в соцветии на материнском растении, проросли и превратились в розетку из двух зеленых крошечных листьев. Три таких проросших на растении живорожденных клубенька опали на землю, готовые укорениться.
Во время короткого лета с его неожиданными похолоданиями растения далеко не каждый год успевают принести зрелые семена. Если в таких неблагоприятных условиях нелегко развиться новому растению из семени, то некоторые местные виды развиваются иным путем — из клубеньков, возникающих в соцветии.
Тут же пестрели желтые цветки холодного крестовника с его клочковато-шерстистыми стеблями и цветущий пурпурно-розовый мытник. Принадлежащая к семейству крестоцветных волосистая крупка (ростом не выше спички) образовала здесь маленькие, но плотные дерновинки. Появились у нее и безлистные стрелки, едва опушенные мелкими звездчатыми волосками, но цветки еще не раскрылись. Былинка эта — древнеарктический вид, предки которого не заходили в область былого сплошного оледенения. Недалеко от крупки вырос приземистый эллиптический горец. Вырыв его из земли, мы увидели толстое, перекрученное корневище, одетое остатками старых листьев. То тут, то там встречались сильно пахучий болотный багульник и стебельки голубики.
Глядя на эти лесные растения, невольно вспоминался лес, но — увы! — вокруг выглядывали из-за кочек лишь ветки мелких кустарников — тощей березки и приземистого тальника.
Осоковые кочкарники — превосходные пастбища, где олени летом находят разнообразный зеленый корм. Здесь часто разгуливают северные ветры, охлаждая летнюю жару и отгоняя комаров к югу. Мягкие, задернованные грунты и полное отсутствие камней удобны для выпаса оленей, а водопоев — сколько угодно. Очертания окружавших нас тундровых холмов, покрытых кочками, плавно уходили в северную даль, и, казалось, перед нами была застывшая морская зыбь, покрытая зеленой рябью.
Мы спускались с вершины холма. Нижняя половина склона также устилалась кочками, но они поплотнели, покрупнели и распределялись неравномерно, то разъединяясь, то сближаясь, образуя узкую щель, в которую едва пролезала нога.
Теперь преобладали не осоковые, а пушицевые кочки. В растительный покров одиночными былинками вкрапливались желтовато-зеленая холодная осока и ее сестра — перепончатая осока — светло-зеленое растение с короткими, но утолщенными побегами красноватого цвета. Внизу по склону мы увидели тощую березку и распластанный по земле тальник. Его ветки чуть приподнимались над мхами, а круглые листья, как зеленой скатертью, покрывали почву.
Некоторые травы и кустарнички, свойственные осоковым кочкарникам, спустились и сюда: лаготис (из семейства норичниковых) и холодная нардосмия, раскрывшая свои розоватые цветы, собранные в корзинки.
К верхушке кочки прижался крошечный плаун — желтовато-зеленое споровое растение с вильчатоветвистыми стебельками. Нередко у пего вместилища спор вовсе не развиваются, и размножается он при помощи почек. Почки появляются в пазухах листьев, откуда легко опадают на землю.
По боковинам кочек росли бородавчатая пельтигера и очень редкие пальчики другого лишайника — арктической дактилины. Между кочками приютился зеленый мох — морщинистый ритидий, но виднелись кое-где и сфагновые мхи.
Почвенная яма была вырыта нами и средн пушицевых кочкарников. Между поверхностной дерновиной и броней вечной мерзлоты залегали влажные супеси с зеленоваторжавыми расплывчатыми пятнами — следами оглеения. Пушица. образуя кочки, избегает переувлажнения, неизбежного при неглубоком залегании вечной мерзлоты.
Среди тундры кое-где выступали лысины незадернованного мелкозема. На ближайшей лысине поселился одинокий приземистый ситник с прямыми, олиственными внизу стеблями. Его корневище, давая побеги, разрыхляло супеси, он был как бы предвестником того, что с течением времени обнажения мелкозема вновь зарастут. Но на смену зарастающим пятнам непременно появятся новые. Там, где повсеместно распространена вечная мерзлота, такие превратности — обычное явление.
Занятые кочкарниками, тундровые холмы весьма удобны для выпаса: на них весной быстро развивается первая зелень пушиц и осок, привлекающая оленей.
К концу дня мы очутились в истоках тундрового ручья. Нам оказалось с ним по пути. Ручей весело журчал по своему узкому ложу между сжатыми берегами и затем вышел на мелкий и широкий плес. Тут вода встретила преграду и зажурчала между корнями тальника, распуская пузыри. Одни пузыри лопались, иные накапливались ниже по течению у нового препятствия. Никакие преграды не остановили ручья: вода, устремляясь дальше, собиралась в быстрые струнки, опа словно дрожала и слегка рябила, отсвечивая на солнце. Вот ручей, приняв в себя маленький приток, наконец слился с рекой, словно растворился в ней.