— Ой, да пойди ты со своим Львом Николаевичем!
— Толстой…
— Ну святыня, ну преклоняюсь, ну и что я должен делать с благодатью этой? Нашла время терзать меня классиками!
— Миша, ты не проворовался?
— "Власть тьмы"!
— Мне судить трудно. Но борьба рабочего класса с наследием царского режима не закончена, Миша, это есть и в "Правде" и в "Туркменской искре", в подвалах и передовых.
— Ты передовой человек, все собаки знают, — и оставь меня!
— Четверть Кушрабата и половина Мерва проворовались, и у тебя — третий "Ванька-Ключник"!..
— У меня полный распад мысли, весь я разорвался, Надя, ничего не понимаю, внутренне оборван, растрепан, — образно выражаясь, без штанов, как русалка!
— Миша, как же ты поедешь?
— На кой ляд новому директору собирать меня и всех спецов на Геокча? На колодцах Кабиносов сиднем сидит, главный специалист, не добьешься от него ни сводок, ни промфинплана, без овец и пастухов жить не может, интеллигент! А что я там?
— Может быть, новый директор сам крупный спец-овцевод?
— Директором должен быть туркмен: национальная политика, воспитание нацкадров! Образованный туркмен, он же — знаток каракулеводства? Нет таких. Пока. У тебя абстрактное мышление, — абстракций как блох! Где ты набираешься?
— Газеты пишут: колхозы и совхозы — кузница национальных кадров.
— Кузница!.. Каракумы, край страны, — улыбаешься всякому летуну залетному, как балерине!
— Не кричи, детей разбудишь…
— Кузница есть! Подумать только: ответственность перед человечеством — правильно построить первый социализм, небывалый! А как?
— Марксистски!
— Мешок инструкций — каждый месяц! Забежал в пустыню бродяга Табунов, засим прибыл бюрократ Антиохов. Не дураки: у одного — знания и задор, у другого — опыт и осторожность. Кому верить?
— Приляг, Миша, скоро — рассвет.
— Табунов — умница.
— Дезертир труда!
— Нет, не сбежал. Навострился было, но — любовь.
— Это слово — не для него.
— Все есть в человеке. Из человека надо лепить человека, а не муху, не вошь, не скорпиона. Не диалектик ты, Надя, а бестолочь.
— Ты лепил.
— Не закончил… Кто брал Зимний? Ангелочки "в белом венчике из роз, впереди — Исус Христос"? Кто дрался за власть Советов? Херувимы под общим руководством архангела Гавриила? Одиннадцать лет назад, когда расцветала за лесами и туманами, в бревенчатой избе, ты знала, что есть на свете бессмертное слово — марксизм?
— Миша, не надо, не брани меня!
— Ну и не ходи подбоченившись, пузом на народ: "Я — марксистка, а вы, прочие, — слякоть, смерды и смутьяны!"
— Табунов не нравится мне.
— Собачий субъективизм! Мы строим научный социализм — пли бабий: "захочу — полюблю, захочу — разлюблю"? Объективно — Надежда, я подчеркиваю: объективно — отважный бродяга Табунов полезнее всей пустоглазой солидности Антиохова, от которого нет-нет да и пахнет колониально-чиновной стервой!
— Так зачем же ты…
— Было совещание в райкоме. Конечно, подозрительного специалиста Табунова на совещание не пригласили: подозрительно умен, подозрительно хорошо знает пески, подозрительно независим в суждениях. Не один Табунов телом и душой томился в пустыне, но никто — даже Кабиносов — не прочитал о Каракумах столько, сколько ненасытный Табунов! Все, что можно по его заявкам, требованиям, спискам, мы выписывали, не жалея денег, из Москвы, Ленинграда, Ташкента, Ашхабада. Память у Виктора Табунова действительно подозрительная — как у шпиона гениального!
— Миша, Табунов — шпион!
— А Надежда Питерская — дура святая.
— Если ты докажешь, что Табунов не шпион, я соглашусь ходить в дурах!
— Сперва ты докажи, что Антиохов не шпион.
— Его все знают, он давно в Туркмении.
— Когда, откуда, с какой целью Антиохов, он же Истомин-Закаспийский, — приехал в Ашхабад?
— Миша, ты меня пугаешь?
— Два года назад — из Баку. В Баку — из Эривани, к армянам — от грузин, в Тифлис — из Новороссийска — Херсона — Одессы. Антиохов не летун, он — деловой путешественник, бывший царский штабс-капитан, интендантская крыса генерала Деникина и барона Врангеля, человечек пестрой масти, своевременно сдал красной разведке портовые склады Каркинитского залива и лично подвел командиру передового полка четырех карабахских и кабардинских чистопородных скакунов. Интендант был прощен. Интендант отрекся от родного класса. Интенданту доверили службишку в армейском обозе второго разряда. Интендант старался. Интендант советизировался. Истомин-Закаспийский — психолог, знает слабости человечьи, умеет скромно садиться в лучшее кресло, уважает благие чинные связи — через двоюродную бабку и родную тещу! Обновленный Антиохов с настырностью искал хлеба насущного и сдобы со сливочным маслом — и нашел спокойное кресло под солнцем Туркмении! Видишь…