Голова и веки тяжелели. Он открыл глаза, прищурился на корешок одной из книг и вздрогнул. Овчарка Герда, опираясь лапами на стул, тянулась мордой к его лицу; ей только что удалось лизнуть заплаканное лицо хозяина, она хотела повторить. Метелин, отбросив овчарку от себя, крикнул нехорошим голосом:
— Уйди, ради бога!
Герда обиженно взвизгнула и, скуля, опять полезла к хозяину.
— Эх ты, дура, дура, — сказал Метелин, дрожа от волнения, — дурочка!
Он погладил длинную морду собаки и заглянул ей в глаза. Герда осторожно освободила свою голову от его ладоней, прислушалась, зарычала и бросилась в соседнюю комнату. Метелин вскочил.
— Я никого не хочу, — сказал он злым шепотом, прерывисто вздохнул, вытер лицо и спокойно открыл наружную дверь.
Перед дверью стоял зоотехник Кулагин.
Две недели, прожитые в пустыне, на седле и у вечерних костров, сделали Кулагина размашистым и грубым. Он быстро привык к знойному простору, к жизни, оторванной от всего мира, в которой нельзя ни болеть, ни плакать, к соленой воде, сухой лепешке, терпеливым товарищам, склонным к насмешкам, и сам научился ловко подсмеиваться над ними.
— Ну, Михаил Павлович, — громко сказал Кулагин и слизнул кровь с губ, растрескавшихся от зноя, — я нашел место для новой фермы, овцы будут довольны!
Метелин молчал. Движением руки он пригласил Кулагина в комнату. Пол был затоптан, на полу осталась роза. Кулагин не обратил на это внимания, он был возбужден возвращением в мир, где музыка, тени на окнах, слабый шум тополей. Электрический свет слепил ему глаза. В этих резких переходах от утомительного величия пустыни к внезапному множеству огней, лиц и слов Кулагин ощущал полноту жизни. Он становился мальчишкой, жадным и веселым от сознания своей силы и молодости, которой наплевать на прошлогодние обычаи и повседневные заботы.
Нос у Кулагина облез и облупился, с губ три раза сходила кожа, лицо было гнедым от загара, рубаха расстегнута, штаны оборваны и прожжены, от него воняло дымом и верблюжьим потом, а в глазах было столько решимости, задора и веселого ожидания, что Метелин отвернулся.
— Знаете что, — сказал он и посмотрел на затоптанный пол, потом на обожженную солнцем грудь Кулагина, — давайте все эти разговоры… Что ж вы стоите? Садитесь.
— А где ваша жена? Я не помешал?
— Жена с сыном ушла.
Овчарка понюхала колени Кулагина, подошла к хозяину и просунула морду между его ног. Метелин не глядя погладил ее. Он смотрел на Кулагина с завистью и одобрением и, не удержавшись, вздохнул.
— Это хорошо, что вы приехали, очень хорошо! Дома уже были?
— Нет, из песков к вам, по дороге. Знаете, какие у нас богатства? Пампасы, я видал кулана!
— Поезжайте домой, Андрей Петрович, помойтесь и отдохните. Жена, наверно, ждет.
— Конечно, ждет!
— Ну вот… Поезжайте на машине.
Метелин торопливо пожал руку Кулагину и открыл дверь. Под звездами чуть качались верхушки тополей. Воздух был чистый, далекие звуки наполняли ночь. Овчарка выскользнула в дверь и взмахнула хвостом.
— Вот что, — сказал Метелин и стал закрывать на ключ наружную дверь, — я вас провожу.
Шофер не спал. Он недавно женился. Жена у него была разбитная. Она вышла и, посмеиваясь, протерла фары. Шофер Вася включил свет, он ударил женщину в грудь.
— Давай скорей, Вася, — сказал Кулагин, — поедем по короткой дороге, мимо мельницы.
— Лучше по шоссе, — отозвался Метелин. Он уже сидел в машине. — На шоссе можно развить скорость.
— Слушаю, Михаил Павлович, — с почтительностью сказал шофер.
Жена шофера подошла к Кулагину и взглянула на него искоса.
— Долго вы не спите, — прошептал Кулагин и полез в машину.
— Работы много! — ответила женщина и тихо засмеялась.
— Ну, иди спать, — сердито сказал шофер.
Машина вышла со двора, осветила сухой арык и подняла за собой пыль.
Кулагин забыл пустыню, пампасы, куланов. Им овладело нетерпение встречи, и все, что ожидало его впереди, казалось удивительным и прекрасным: жена, книги, чай с молоком, чистая постель. Ему надоели лунные пейзажи соленых озер, величие закатов, — скорее к газетам и книгам, к женским рукам, в уют домашнего вечера.
Тени холмов падали на шоссе. Метелин, покачиваясь, молчал в углу машины.
"Мною, что ли, недоволен? — подумал Кулагин. — Молчит и молчит, ну и черт с ним! Я свое дело сделал".
— Прибавь, Вася! — сказал Метелин, наклонившись к шоферу.
Машина неслась по топям; крупный гравий, подскакивая, бил ее в кузов. Холмы раздвинулись, и небо, полное звезд, растянулось над долиной, обрисованной тополями.