— У вас никогда не было детей? — спросил вдруг Метелин.
— Была дочь, умерла… вместе с матерью.
— Больше не было?
— Нет.
Машина свернула в долину, в пыль совхозной дороги, и подпрыгнула на мостике. Залаяли собаки, шофер затормозил у темного домика за деревьями.
— Вы меня извините, Андрей Петрович, — сказал Метелин, — жена вам расскажет… Мойтесь, читайте письма. Все забрали? Завтра потолкуем.
— Зашли бы?
— Ну зачем я вам буду мешать? — сердито ответил Метелин и сел за руль.
Кулагин ударил в калитку. В окне вспыхнул свет.
— Я поведу машину, Вася, следи за тормозами.
— Иду! — раздался на дворе женский радостный голос.
Машина завернула и унеслась. У ворот стал слышен арык.
— Поедем по долине, — сказал Метелин шоферу, — жена тебя подождет.
— Пожалуйста, Михаил Павлович, только здесь дорога не очень.
Метелин не ответил. Соленый ручей блуждал по долине; шофер, склонившись рядом с директором, не отрывал от дороги усталых глаз. Холмы сдвигались, становились темней и прохладней. Машина налетела на камень, ее подбросило, шофер затормозил и взглянул на Метелина.
— Не видно было в пыли, — сказал Метелин. — Садись за руль, давай к конному двору.
Дежурный конюх был удивлен, но быстро оседлал директорского жеребца. Это был зверь вороной масти, страшного роста, резвости и силы. На него никто не отваживался садиться, даже Кулагин. Метелин надвинул плотнее кепку, подтянул повод, жеребец под ним взметнулся и исчез в пыли, в светлой ночи.
— Беспокоен стал Михаил Павлович, — слазал конюх.
— Горюет, — отозвался шофер.
Они покурили и поговорили о детях.
— У меня их пять, — сказал шофер, — старший на инженера учится, да вот мать умерла, молодую взял.
— У меня трое, и все девчонки!
Вокруг совхоза стояли холмогорья, покрытые выгоревшей травой. Холмы, небо в звездах и теплый запах земли. Ночь летела Метелину в лицо, жеребец, храпя, шел в гору. Метелин чувствовал под собой его огромное, могучее в движениях тело. Он осадил коня на вершине; конь ударил копытом, прислушался и стал.
За холмами лежала пустыня, из пустыни дул ветер. Метелин стоял на стременах под звездами, и ему казалось, он очень высоко, один в таком просторе, что становилось нестерпимо. Далеко внизу были рассеяны огни совхоза — вон у конного двора, у конторы, а тот, самый дальний, чуть подмигивает. Наверно, Кулагин отдыхает после пустыни с молодой женой.
Конь заходил под Метелиным, просясь с вершины куда-нибудь, все равно куда. Метелину тоже было все равно. Он пустил коня.
За холмами стояла ночь; конь мчался вкось по холму, споткнулся в суслиной норе, и если бы Метелин не был кавалеристом, он вылетел бы из седла метра на три вперед. На подтянутом поводе он спустился в узкую долину: ее сильно теснили холмогорья. Метелин крупной рысью поехал по дну долины, подымаясь вверх, к фисташковым зарослям, и за поворотом увидел огонь.
Над огнем поднялась тень, белый пес выкатился из ночи под ноги коню; долина запахла овцой.
Конь бил задом, стараясь попасть в пса. Метелин подъехал к костру. Высокий, пронзительный голос закричал на собаку.
От костра отделился старик и взял копя за повод. Конь переступал передними ногами и косил глазом на костер. Пламя костра розовым светом разливалось по его шее и бокам. Старик робким голосом сказал Метелину привет и прикоснулся рукой к стремени.
— Что ты делаешь здесь, старик? — спросил Метелин и огляделся.
Камыш стоял темной степой, к высокой крыше овчарни клонились звезды, в стороне сочилась вода.
— Я пастух, начальник, овцы спят, а моя старая голова не спит.
Метелину показалось, что старик вдруг стал еще старее, плечи его опустились, высокая папаха задрожала.
— Ты здесь один?
— Один. Слезай, чай есть.
— Чаю я выпью, — сказал Метелин и слез с седла. Конь, осторожно ступая, ушел за стариком.
Чай был крепкий и горячий. Метелин вытянул ноги на кошме и смотрел, как отблески костра замирают в темноте. Старик тихо возился с костром и раскладывал вокруг кумгана сухие веточки. Ночь молчала. Пес лежал в стороне от кошмы и смотрел на одиноких людей.
— Старик, — сказал Метелин, взглянув на согнутую спину и дырявый халат, — тебе, наверно, трудно ходить за овцами, скучно одному?
Пастух повернулся, лицо его чуть тронула улыбка, и в обманчивом свете костра Метелину показалось, что лицо старика совсем не старое.
— Овцам некуда торопиться… Хочешь, я сыграю, начальник, чтобы тебе не было скучно?
Он отодвинулся на край кошмы, и через минуту Метелин услышал простые и жалкие звуки пастушьей дудки.