Старший конюх подвел Метелину вороного коня, Кулагин вскочил на своего серого, начальник совхозной охраны, бывший пограничник Шепотков, высохший под солнцем, сел на горбоносого гнедого. Конюхи окружили всадников, тени коней горячились и скрещивались. Шепотков сказал Чику:
— Езжай головным, ты знаешь!
Чик выехал вперед, в воротах оглянулся и ударил коня.
— За мной! — негромко произнес Шепотков и поднял коня на галоп.
Вороной жеребец Метелина подхватил.
— Левой, левой! — раздался крик, и топот копыт пошел по долине.
Долина пошла на подъем и завернула, кони занеслись на повороте. Долина раздвинулась, холмы прилегли к земле.
— Арш, арш! — вполголоса крикнул Кулагин. Серый конь его выскочил вперед.
Молла При стоял у конюшни, конюхи толпились у ворот, смотрели на дорогу и тихо говорили, прислушиваясь. Тишина протянулась над воротами, и далеко вдали была тишина. Молла При надел папаху и подошел к конюхам. Он был утомлен и озабочен своим несчастьем.
От конюхов пахло конским потом и махоркой, они беспокойно говорили о басмачах, конях, седлах. Один из них сказал:
— Эх, старику бы раньше прибежать!
Молла При незаметно отошел от них к верблюжьему навесу.
Под навесом сидели верблюдчики — белуджи, туркмены. Они тоже, с тихой тревогой, говорили о басмачах. Молла При сел рядом. Туркмен с раскрытой грудью и большими усами, с головой, обвязанной красным платком, сказал, что басмачей, кажется, было мало. Молла При стало неприятно, что о басмачах говорит человек, который, наверное, никогда их и в глаза не видел. Молла При произнес негромко, но уверенно:
— Нет, разбойников было не мало.
Верблюдчики посмотрели на старика. Молла При остался доволен общим вниманием.
— Разбойников было много, они сидели на сильных конях, один на вороном коне, другой — на сером, а третья была женщина.
Молла При сказал и удивился самому себе: откуда появилась женщина? Но слово было произнесено. Верблюдчики заинтересовались.
— Что за женщина? — спросил рослый, статный белудж. — Не от страха ли, старик, тебе показалась женщина среди разбойников? Ты, наверное, такой же храбрец, как те братья-храбрецы из Афганистана, которых весь мир боялся. Если не знаешь, я тебе расскажу.
Однажды мы пошли воевать против Пешан Али. Одного убили… Кого? Нашего. Э! Это был трус. Мы решили отомстить Пешан Али за кровь брата. Убили одного… Кого? Нашего. Э! Это был терьякеш. День за днем — погибли одиннадцать. Кто? Наши. Я остался один, чтобы отомстить, и погнался за Пешан Али. Он — за мной. Я увидел за скалой укромное место, проскочил туда с конем и стал наблюдать. Пешан Али разъезжает на коне перед скалой, а меня не видит, я был хитрый. Целый месяц ездил Пешан Али, сукин сын, а у меня не было воды. Я пил мочу лошади и свою, потом лошадь зарезал и сырое мясо ел. Наконец Пешан Али ушел. Ох как я был сердит на него! Я выбежал из-за скалы и начал рубить следы и помет его лошади. Рубил, рубил, за всех братьев отомстил!
Рассказ белуджа был недостойным мужчины, уважающего своих собеседников. Молла При отвернул лицо от обидчика.
— Разбойников было двенадцать человек из Афганистана, — сказал Молла При, — воевали ли они до сегодняшнего дня с Пешан Али или с кем-нибудь другим, я не знаю.
Верблюдчики рассмеялись.
— Я простой пастух, мне нет дела до сказок афганских арбабов и богачей, которые от нечего делать скачут верхом на копях, но я своими глазами видел: впереди разбойников ехала женщина. Она привела их за собой сюда, в Русею, сделать богатыми, чтобы все белуджи им завидовали.
— Белуджи не будут завидовать, — гневно сказал белудж, — наши начальники догонят разбойников, видал, какие богатырские копп у начальников, как они поскакали, земля задрожала под их копытами. Они упадут наразбойников, как страшные бузланги, только прах останется за ними. Советские начальники — непобедимые воины. Главный начальник на вороном коне самый храбрый и сильный, он может тигру кулаком выбить зубы.
— Я это знаю, — проговорил Молла При, — поэтому я и сижу здесь спокойно.
Старик помолчал и задумчиво потрогал волосики на бороде.
— Я хотел скакать за басмачами, но главный начальник мне не позволил, он сказал: "Твоя жизнь, Молла При, дороже стада".
Ночь становилась высокой. Под навесом пахло верблюдами и сухой люцерной, верблюдчики сидели тихо и прислушивались. Никто не спал на конном дворе. Одинокий фонарь то появлялся в воротах, замирая, то исчезал.