— Мамочка, — сказал мальчик, — я его ударил, а ему все равно.
— Иди сюда, Васенька, — позвала капитанша и прошумела в дверь мимо Живулькина.
Было полчаса двенадцатого. Живулькину хотелось согнуть колени и опустить плечи, он с завистью смотрел на мягкое кресло, стоявшее перед ним. Хорошие кресла придумали люди, сидеть бы в таком кресле с Клавдюшей да пить кофе с молоком — вот тебе и счастье!
Часы ударили раз, в комнату вплыла высокая старуха.
Дрожащая палка, черный платок, губы ввалились. Старуха достала из-за иконы серебряную рюмку и пузатый графинчик с настойкой и села в кресло за круглый стол. Налила, придерживая дрожащей рукой другую дрожащую, взглянула на Живулькина, и тень улыбки тронула ее мертвое лицо.
— Стоишь, родимый? — спросила она, перекрестилась на Живулькина и ловко выпила. — Ну, постой, на то и служба.
Живулькину бабка понравилась. Она была большая, обвислая, измятая жизнью, говорила простым языком, даже как будто прибеднялась в словах, рюмочки пила по-мужски, перед каждой крестилась и приговаривала:
— Постой, солдатик, постой, у солдата весь ум в ногах. Ничего, постой, все можно пережить, надо только, солдатик, бодрость не терять.
«Выпить бы», — подумал Живулькин и устремил усталый взгляд на пузатый графинчик.
— Рюмочку выпить тоже хорошо, — сказала старуха хмелея. — Ну что же, выпей, а я тебе про свою жизнь расскажу, как былое-то было, сколько я пережила.
Она налила рюмку, с трудом поднялась и понесла, расплескивая, солдату. Живулькин прижал руки к бедрам и вздернул голову. Старуха остановилась перед ним, икнула и бессильно засмеялась, грозя пальцем.
— Нет, служивый, нет, нельзя вашему брату, беда будет, как дохнёшь. Служи царю, солдатик! Ну, будь здоров!
Выпила сама, упала в кресло, уронила руку и пригорюнилась.
Живулькин стоял. Старуха склонила голову на плечо и запела слабым голосом:
Сынок Вася разбил из рогатки окно, капитан снял с него штаны, высек портупеей и поставил в угол на колени.
— Не озоруй, мерзавец, стекло двадцать копеек стоит, только и делов у вас с матерью из отца деньги тянуть, а на отца потом клевету в конвертах посылают без подписи… Эх, жизнь армейская!
— Пей больше да мамашу спаивай, — сказала капитанша. Ее бухарский шелковый замазанный халат распахнулся, под халатом была короткая сорочка, великолепные груди, тугой живот и белые, ловкие, строгие ноги.
— Не твоя мамаша, и дело не твое, — закричал капитан. — Вот где у меня твои шляпки сидят! — и сделал рукой непристойное движение.
Жена не удивилась, только скривила губы. На Живулькина никто не обращал внимания, о нем забыли.
— Это тебе даром не пройдет! — сказала жена, резко повернулась и оказалась лицом к лицу с Живулькиным. Капптап хлопнул дверью. Капитанша дернула плечом. Мальчишка заревел, но сейчас же смолк и начал отдирать обои в своем углу, под иконой.
Пробило полчаса первого. В комнату вошла Клавдюша, достала из буфета тарелки и, прогремев ими, расставила по столу; потом разложила салфетки и выбежала из комнаты с пустой солонкой. Живулькину она даже не улыбнулась: некогда, или привыкла к нему, как и все.
Стол был накрыт, денщик вошел с суповой чашкой, осторожно поставил ее посреди стола, посмотрел на Живулькина и покачал головой. От суповой чашки подымался пар. Живулькин был бледен.
— Барыня, барин, — громко сказала Клавдюша, доставая из буфета узкий графинчик с натуральной русской водкой, — идите, кушать подано!
Разбудили бабушку, и семья села за стол; запахло вареным мясом. Был полдень, высокая жара и ослепительный свет на террасе.
Обедали медленно. Сынок болтал ногами под стулом, капитанша потела и розовела, бабушка трясла головой над тарелкой.
— Зубов у меня нет совсем, забыла, когда и были. И вкуса нет: ем-то не жуя, живьем глотаю.
— Глотайте, мамаша, на здоровье, — говорил капитан и звонко чокался с мамашей.
Капитанша мрачно сидела, покрытая обильным потом.
У Живулькина горели ступни и гудели ногп, слабела голова, жирным пятном расплывался перед глазами стол, бабушкины обвислости, полуоткрытая розовая грудь капитанши. Был второй час, обед кончался.
Капитан закурил, мальчишка с кистью винограда вприпрыжку выбежал на террасу, бабушка, пьяненькая и сытая, ушла, пошатываясь. Капитанша молча поднялась.