— А говорила: полюбила с первого взгляда и до гробовой доски.
Светлана открыла рот и засмеялась с таким удовольствием, так полно отдалась радости смеха, что Волков тоже захохотал, а старуха стала вытирать глаза.
— Давно я так не смеялась, дети!
— Весело! — сказала Светлана, выскочила из-за стола и подняла крышку пианино.
— Сыграйте, бабуся, что-нибудь, пожалуйста!
Светлана поставила на пианино лампу.
Старуха надела золотое пенсне, села удобнее, с напряженным вниманием заглянула в поты, лицо ее сдержанно отразило глубокое волнение, застенчивость, страх, взгляд стал пристальным, суровым, она подняла голову и заиграла:
Очаровательные глазки, очаровали вы меня…
Я опущусь на дно морское, я подымусь на облака.
Старуха старалась играть хорошо, старалась, как девочка, лицо ее было сосредоточенным, брови сдвинуты.
Утро чуть начиналось, собаки спали у ворот, самый старый пес проснулся и неторопливо зевал, почесываясь, когда Волков открыл глаза.
Первое, что он увидел, — чистое лицо Светланы, ее тонкий нос и зеленоватые глаза; они смотрели на мужа с детской доверчивостью.
— А я выспалась! — громко сказала Светлана и перелезла через Волкова.
Волков, зевая, натягивал брезентовые сапоги. Очень хотелось спать, тело окаменело за ночь, но начинался новый день, стадо ждало своего пастуха.
— "Я первый пастух своего стада", — говорил Волков.
— Ты сейчас уедешь? — спросила Светлана.
— Пятый час! — прошептал Волков и в одном сапоге выскочил на террасу.
За колонией, где жили Волковы, ближе к горам расстилались холмы, на всхолмленной равнине росла высокая сытная трава. Волков хотел пройти равнину медленным гоном, с пастьбой, и остановиться на ночь у подножия гор. Пастухи поднялись на ноги, стадо беспокойно блеяло.
— Я провожу тебя до речки, — сказала Светлана, когда Волков кончил свой быстрый завтрак, вытер губы и взял нагайку.
— Нет, Светлана, не до тебя! Овцы в полдень лягут на отдых, я прискачу на часок. Ну, не грусти.
Открыли ворота. Волков, взмахнув нагайкой, выехал на улицу, за ним пошло стадо.
Последней прохромала рогатая овца, старик Хунчинос улыбнулся Светлане и кивнул папахой, проскрипел тяжелый фургон. Светлана выбежала за ворота; стадо колыхалось вдоль улицы, потом завернуло за угол.
Старуха поднялась с дивана. Лицо Светланы горело.
— Поставь-ка, милая, градусник.
— Я здорова.
— Светлана, делай, что тебе говорят!
Был день. Надо убрать постель, подмести комнату, приготовить сытный обед: наверно, Андрей Петрович прискачет, он любит поесть.
Старуха прошла в кухню, по-немецки чистую: печь под вытяжным колпаком, чтобы кухня не знала чада и ничем не пахла, светлая посуда, расставленная и развешенная в блестящем порядке, кружевные занавеси, мешочки и настенные сумки с вышитыми наивными надписями, кухня торжественная и сияющая — гордая отрада последних лет старухи.
Старуха зажгла керосинку и покачала головой, вспомнив, что Андрей Петрович уехал без чая, только выпил на дорогу стакан вина, поставила чайник на огонь, вернулась в комнату, взглянула на часы и вынула из-под руки Светланы градусник.
— Я сама, — вскрикнула Светлана и потянулась за градусником, — не смейте смотреть, это моя температура!
— Нормальная, тридцать шесть и восемь.
Светлана взяла свои учебники и села на террасе под яблоней. Отсюда были видны вершины гор под облаками, на альпийских высоких лугах остановится Волков со своим стадом.
Светлана училась в заочном институте водного транспорта, она любила воду и простор. Мать умерла, когда Светлана была девочкой, отец — красавец с мягкими руками — немедля спутался с какой-то женщиной. Светлана росла беспризорной, больше всего на свете любила шлепать босиком по лужам; когда она подросла, ее приручила к себе бабушка, но страсть к лужам осталась у Светланы на всю жизнь.
Однажды над колонией упал ливень, улица понеслась в мутной пене, сбитых листьях и пузырях. Светлана сбросила туфли и побежала на улицу, вскрикивая от восторга и хохоча. Волков в брезентовых сапогах, — а их нельзя мочить, — носился по террасе с кулаками:
— Ты с ума сошла, вернись, простудишься!
— Андрей! — кричала Светлана, брызгая ногами. — Сколько воды.
Волков стащил сапоги, поймал Светлану и принес ее под мышкой, как носят детей, совсем мокрую.
К обеду Волков не приехал.
— Значит, дела задержали, — грустно сказала старуха.
— Зачем обещал? — спросила Светлана. — Давайте подождем его еще часик.