Волков не приехал и через час.
— Ты опять ничего не ешь, — сказала старуха внучке, — суп с грибами, очень вкусный. Может быть, сметаны мало?
— Скачет! — сказала Светлана и отодвинула стул.
Старуха ничего не слыхала.
— Уже у ворот! — закричала Светлана и выбежала на террасу, распахнув дверь, зацепилась ногою за порог, упала, вскочила и потерла колено.
Волков ногой ударил калитку и, нагнувшись, въехал во двор.
Конь был мокрый и лоснился, с брюха капал пот, с конских губ падала пена.
— Беда, Светланка! — сказал Волков, не слезая с седла.
Лицо его похудело, взгляд был острый и недобрый. Светлана ничего не ответила, она стояла, раскрыв рот, и не двигаясь смотрела на мужа.
— Пироплазмоз, — проговорил Волков, облизал губы И слез с коня.
На пастбище упала каракульская овца. Она лежала в траве под ярким солнцем, стиснув зубы и дрожа; зрачки у нее были желтые, дыхание затруднено, из ноздрей текла слизь.
Другая каракульская овца помочилась, моча ее была кровавого цвета, овца тихо заблеяла и легла. Бледный Хунчинос подвел Волкова к больным овцам и с сожалением почмокал языком. Волков похолодел.
Он не был ветеринарным врачом, даже не умел прощупать пульс у овцы, но пироплазмоз занимал его мысль, он наизусть знал все наружные признаки этой скрытой болезни, разрушающей красные кровяные шарики, хотя и в "Спутнике ветеринарного врача" и в "Болезнях овец" смертельная "клещевая лихорадка" описана поверхностно и не было никаких действительных средств ее лечения.
Волков склонился над дрожащими в забытьи овцами. Здесь, в солнечной траве, у подножия чистых гор, может лечь половина стада.
— Хунчинос, больные есть еще? Отвечай, есть пли нет!
— Один барашек, товарищ начальник, пропал, — с боязливой улыбкой ответил Хунчинос и опустил голову, — не знаю где.
— Надо знать! — закричал Волков, вскочил и побежал с нагайкой вокруг стада.
Пастухи пронзительными криками подняли овец и погнали стадо через холмы, к дальнему лесу. В фургон торопливо запрягли гнедую лошадь, Хунчинос собирал кошмы и плащи, брошенные в траве пастухами. Стадо бежало в горы, оставив за собой двух овец, бежало как можно дальше от пастбищ, зараженных смертью.
Волков оставил у обреченных овец Хунчиноса, дал ему хлеб и берданку, проводил стадо за холмы, наказав старшему идти до ночи не останавливаясь, ночевать на поляне у ручья, и поскакал в колонию за ветеринарным врачом.
— Уехал в город, — в отчаянии прошептала Светлана, — я его вчера видела, когда ты трепался на лошади перед стадом.
— Не может быть!
— Уехал он!
— Сейчас будете обедать, Андрей Петрович? — спросила старуха, выходя на террасу.
— Не буду я обедать! — сказал Волков, поднялся на седло, круто завернул коня и выехал в калитку.
Ветеринарный врач был старый холостяк, мастер своего дела. Он жил один и беседовал только со своим конюхом. Шесть дней он работал и разъезжал, известный всему району своей легкой тучностью, безошибочным опытом и знанием животных, в седьмой пил. В трезвые дни ветеринарный врач ночевал дома, один на двуспальной кровати; пьяный — на конюшне, в фаэтоне, но обязательно раздеваясь.
Дом, в котором жил ветеринарный врач, стоял на краю большой улицы, — врач любил уединение. Ворота были открыты, конюх, он же кучер, Никита Петрович, мыл посреди двора фаэтон.
Волков счастливо улыбнулся конюху и фаэтону: Мясников дома!
— Леонид Сидорович?
— Отдыхает, — неторопливо ответил длинный Никита и приподнял одной рукой фаэтон. Лицо его при этом ничего не выражало.
— У себя?
— Вон он где отдыхает!
Под развесистой грушей был привязан конь с мохнатыми ногами, у его передних ног полулежал, закрыв глаза, большеголовый и непричесанный ветеринарный врач, поперек его живота растянулась собачонка. Волков соскочил с седла и пошел к груше.
— Не приказано беспокоить, — с ленивой строгостью проговорил конюх.
— Леонид Сидорович! — крикнул Волков.
— Пошел к черту, — пробормотал врач и столкнул с себя собачонку. Она отбежала в сторону и залаяла.
Волков рассердился и потряс ветеринара за плечо.
— Не приказано будить, — строгим голосом повторил конюх и оставил фаэтон.
— Он пьян, Никита Петрович?
— Выпимши.
Ветеринарный врач приоткрыл один глаз, посмотрел на отцветающую грушу, потом на мохнатую ногу копя.
— Леонид Сидорович, поедемте!
— Пошел к свиньям, — пробормотал врач.
— Напрасно вы это, — сочувственно сказал конюх Волкову, — он притворяется, что трезвый, а сам выпимши, ничего не смыслит. Приходите ужо, пусть отоспится.