— В стаде пироплазмоз, Никита Петрович!
— Кровью мочатся? Давайте писулечку, я передам.
Конюх сунул записку за голенище сапога, вынул из кармана чистый платок с желтой каемкой и прикрыл лицо врача. Волков пожал твердую ладонь конюха и поскакал домой.
— Пить, пить, чего-нибудь выпить! — сказал он Светлане, привязывая повод к перилам.
Светлана бросилась в комнату, принесла стакан холодного чая и стакан молока. Волков выпил чай, молоко, в комнате выпил стакан вина, сел на диван, не снимая фуражки и нагайки с руки, и молча закурил. Светлана смотрела на него с жалостью и страхом.
— Андрюша, и ягнята умрут?
— Ягнятам пироплазмоз не опасен, — ответил Волков и посмотрел на окно: уже смеркалось. — Светланка, помоги мне!
Старуха внесла блюдо жареной свинины и молодой картофель в сметане. Со скромной торжественностью она поставила кушанья на стол, достала редиску, сливочное масло и прислушалась к тому, что говорил Андрей Петрович. От Волкова на всю комнату пахло конским потом, и этот крепкий рабочий запах не могли перебить ни вечный запах бабушкиных духов, ни жирный запах свиной подливки. Старуха поморщилась. Волков держал Светлану за руки.
— Когда немного стемнеет, ты пойдешь к Мясникову, его дом самый крайний.
— Знаю я, как ты долго рассказываешь!
— Найдешь на дворе Никиту Петровича, конюха, он раза в три выше тебя…
— Длинный, как макарона, однажды он ехал с пустым фаэтоном и говорит: "Садитесь, подвезу, коням от вас тяжелей не будет!"
— Хорошо, скажешь ему, кто ты, напомнишь о моей записке, пусть он проводит тебя к Мясникову; добейся, чтобы Мясников немедля выехал к больным овцам, это недалеко, километров семь; я скажу Хунчиносу, он разведет костер.
— А ты?
— Еду в стадо. С Мясниковым вдвоем не оставайся.
— Ладно, не пищи над ухом так много о Мясникове.
— Светлана, — сказала старуха, — ты никуда не пойдешь!
Волков повернул голову:
— Варвара Константиновна, не до ваших церемоний!
— Андрей Петрович, что вы требуете от Светланы? Вы отдаете себе в этом отчет? — с тяжелой сдержанностью произнесла старуха и оперлась руками о край стола. — Маленькая девочка, одна, ночью, к старому нетрезвому холостяку!
— Наплевать! — сказала Светлана. — Хотя пьяных я боюсь.
— Ты не пойдешь?
— Конечно, пойду!
— Слово?
— Я сказала, Андрюша!
— Проводи меня.
На террасе Волков обнял Светлану, поцеловал ее губы, шею, грудь, рванул повод, вскочил на коня.
— Зайди к ветеринару с конюхом!
Закат опускался за яблонями, конь звонко скакал по мостовой; потом смолкло.
Старуха неподвижно стояла, пальцами опираясь о стол.
— Бабуся! — вскрикнула Светлана. — Андрюша так и не пообедал! Вся свинина застыла.
— Завтра я уезжаю, — тихо проговорила старуха и села. — Я не могу жить с Андреем Петровичем, он никого и ничего не уважает.
Светлана с ужасом посмотрела на высоко поднятую блестящую голову старухи, на цыпочках отошла от стола, лицом прикоснулась к синему занавесу.
Старуха сидела прямо и строго.
— Андрюша хороший парень, — прошептала Светлана, — только горячий.
— Девчурка ты моя светлая! — проговорила старуха, обняла Светлану и с силой прижала ее голову к себе. — Светланочка, ты не пойдешь к этому ветеринару?
— Я честное слово дала, бабуся, теперь я обязана идти!
— Хорошо. Мы пойдем вместе.
Двор темнел, груша была ярко освещена закатом. Мясников открыл глаза, розовый цвет груши ослепил его.
— Никита! — закричал он, потёр лоб ладонью и сел. — Черт знает какая гадость!
Яркая груша вдруг сдвинулась с места и пошла в сторону.
— Никита Петрович!
Конюх осторожно закрыл калитку, приблизился к груше и заботливо осмотрел Мясникова.
— Ну, чего смотришь, дай пить!
— Леонид Сидорович, — торжественным шепотом сказал конюх, — вас спрашивают одна старуха городского вида и с нею барышня. Старуха важная. Кстати, писулечку просили передать.
— К черту писулечки, у меня все горит!
— Помыться бы, Леонид Сидорович, барышня интересная.
— Запри ворота!
Конюх спокойно отошел и скрылся в конюшне. Мясников охватил руками ствол груши и замер в ожидании. Конюх вернулся с конским ведром, полным воды, грубым полотенцем, куском серого мыла и конскою щеткою.
— Опять ты! — прошептал Мясников.
— Извольте мыться, — безразличным голосом сказал конюх.
В калитку несмело постучали, калитка пискнула, в нее просунулось лицо Светланы. Конюх пригладил конскою щеткою мокрые волосы Мясникова.