Старуха редко выходила из дома. До окраинного дома ветеринарного врача Светлана почтительно вела бабушку под руку и молчала, так была удивлена ее тихим подвигом.
Старуха рассматривала яблони и груши, посаженные вдоль улицы, и, волнуясь, сжимала богатую шаль в темных узорах, накинутую на плечи.
Когда конюх широко открыл калитку и сказал, покачиваясь от чувства уважения к старухе: "Можно, Леонид Сидорович готов", — старуха первая вошла во двор.
Мясников стоял под грушей, гладко причесанный, опухший и неподвижный. Старуха пошла прямо на него, взволнованная и суровая, и вдруг остановилась, вспомнив, что не знает ни имени врача, ни дела, о котором надо говорить.
— У вас кошка пли собачка? — пробормотал Мясников, глядя на конюшню. — Кошек не лечу, для войны бесполезное животное.
Светлана стала рядом с бабушкой. Глаза ее сделались большими от удивления, она протянула руку к врачу и расхохоталась.
— Светлана! — вздрогнула старуха.
— Кто-то его наоборот причесал, посмотрите, бабуся, да посмотрите, какой он нечеловеческий.
— Никита! — тонким голосом вскрикнул Мясников, схватился за голову и пошел к конюшне. — Никита, чертов парикмахер!
Старуха в растерянности застыла у груши. Светлана, смеясь, побежала за Мясниковым.
— Давайте расчесочку, я вас причешу.
— Нет у меня расчесочки.
— А чем же вы причесываетесь?
— Ладонями, черт возьми, отстаньте от меня!
Мясников в смущении обернулся и злобно посмотрел на Светлану.
— Вы чего лаетесь? — обиженно спросила Светлана. — Не стыдно?
— О! — произнес Мясников и скрылся в темноте конюшни.
Оттуда вышел конюх, поставил перед Светланой скамейку и сказал вполголоса:
— Протрезвился.
За ним показался Мясников, причесанный как следует, в пиджаке.
— Здравствуйте, бесконечно рад вас видеть!
— Почему вы вдруг стали вежливым?
— Прошу извинить. Чем могу быть полезен?
— Значит, кошек вы не лечите? Наотрез?
— Кто вам сказал? Все животные передо мной равны.
Ветеринарный врач был любезен и оживлен. Он похвалил старинную шаль старухи и отметил, что всякая эпоха приобретает новые черты не иначе как что-нибудь потеряв, отозвался о внучке как о самой привлекательной в колонии девушке ("Я женщина", — поправила его Светлана), заявил, что очень уважает Волкова, его молодую энергию и преданность делу; узнав, что до больных овец только семь километров, позвал конюха:
— Никита Петрович, подавайте фаэтон, быстренько! — и предложил женщинам прокатиться с ним — вечер тихий, через час они вернутся, приятнейшая прогулка.
— Конечно, поедем, — сказала Светлана, — и думать нечего!
— Мы должны поблагодарить доктора за его любезное приглашение, — проговорила старуха, — но поехать мы не можем, уже поздно, я немолода.
Кучер выехал на середину двора и остановился. Фаэтон был чист, копи высоки и спокойны.
— Разрешите покатать вашу внучку, — сказал Мясников старухе и посмотрел на Светлану косым откровенным взглядом, — а вас (Мясников поднялся вместе со старухой и сделал руку колесом) позвольте проводить.
— Поезжайте с бабушкой, я останусь, — сказала Светлана.
Старуха укоризненно покачала головой, Мясников усмехнулся.
— Валяйте один! — вскричала Светлана. — Как вы долго собираетесь, уже вечер, а овцы ждут!
— Прошу доставить мне удовольствие.
— Бабуся, он никогда один не поедет, что же это такое! Рядом с шоссе была протянута меж холмов мягкая дорога. Кони шли ровною рысью, дальний лес темнел на закате, вокруг был спокойный простор, озаренный последним светом, и где-то сбоку, в вышине, над холмами — птичка. Кучер сидел на козлах, высокий и строгий.
Старуха откинулась на кожаную подушку, слабый ветер шевелил ее белые нежные волосы. Вечерний ветер пахнул травой и лошадьми, глаза старухи мягко блестели, ей было весело, хотелось ехать долго, чтобы Ночь не наступала, навстречу синему лесу и горам.
— А ну, прибавь немного, Никита Петрович! — сказал Мясников, и старуха улыбнулась.
Кучер приподнял вожжи, произнес позывно:
— Эх вы, голуби, ячмень жрете, а не летаете! — и ударил вожжами по крупам коней. Кони взяли крупною рысью, стебли придорожной травы полетели назад, сбитые колесами, и в лицо с силою понесся воздух — теплый на холмах, прохладный в низине.
Ночь приближалась, конские головы были отчетливо видны над светлой дорогой. Звезда задрожала над холмом, лес исчез.