Павел Резников ловко, спокойно, без лишних движений, собирал большую фурманку и деловито ругал Женьку за потерянный в дороге большой шкворень. Ростом Резников был ровно в сажень. Темный кудерь лез ему на лоб из-под синей фуражки, новые сапоги чуть поскрипывали.
Фурманка была готова, в нее закладывали лошадей. Резников оглядел копошащихся людей хозяйским взглядом, выругал еще раз Женьку за шкворень, крикнул Андрею Котову:
— Смотри за всем, чтоб порядок был! — И пошел на станцию.
Петр Козорезов и делопроизводитель Серега торопливо сверяли накладные у начальника станции. Длинными костистыми пальцами прыщеватый Серега любовно, аккуратно складывал зелено-синие бумажки.
— Значит, так, — говорил начальник станции с невинными глазками. — Был помещик Колубейко. Колубейку выгнали, а поместье разорили. Мужики думали — теперь ихнее, ан перехитрили: оказалось матросское. Значит, так. Сеять будете или просто жить, кораблей не стало?
— Будем хозяйствовать, — сквозь зубы процедил Козорезов. И вдруг улыбнулся неожиданно задорно, широко. — Я — агроном Каспийского флота.
— Легка у матросов жизнь, по мордам видно. И где только, прости мне боже, таких буйволов делают?
В дежурку вошел Резников и, не замечая старика, хлопнул Козорезова по плечу:
— Ну, Петр, едем на хутор. Солнце садится. Теперь Серега с Котовым сами управятся.
Похлестывая по голенищу нагайкой, Резников вышел на заднее станционное крыльцо. Женька подвел ему гнедого коня. Шумный матросский обоз катил по дороге, залитой закатом. Резников сел в седло, стал объезжать обоз.
Вдогонку потрусил Козорезов.
Прислонившись к окну дежурки, старенький начальник станции смотрел на небывалую платформу, на потные матросские шеи, на громадного, зоркого Резникова — и шевелил протабаченными усами.
Дорога от железнодорожного переезда пошла широкая, наезженная крестьянами. По сторонам густо жался зеленый подлесок. Солнце скользило по нему устало и кротко.
Обогнав несколько подвод, Резников придержал гнедого, поравнялся с Козорезовым.
— Здесь просторно, есть где развернуться, — протянув руку, сказал он. — В этих местах можно поработать. Плодороднейшая земля! Только к зиме нужно отстроиться — имение разорено здорово. Теперь такую горячку загну! Авралить будем с утра до ночи!
Козорезов одобрительно кивнул головой, а сам подумал: "Представляю себе грядущее!"
Гнедой храпнул, боком отжался в сторону. В синеющей темноте кустов зашевелился заяц, перебежал дорогу. Резников обтянул по брюху коня нагайкой, и всадники тронули вперед крупной рысью.
— Твой рыжий как будто засекает, — проговорил Резников, прислушиваясь в предночной тишине к гулкому конскому топоту.
— Нет, просто подковы сволочинские.
Солнце стало багровым, дальние горы синими, иззубренными. От кустов пошла свежесть, земля остывала.
— Вправо мельница, теперь наша. Завтра осмотрим ее вместе с тобой, там кое-что осталось — поставы и даже вальцы. Может, удастся пустить. Ну теперь до хутора две версты всего.
Переехали речушку вброд. За темными садами смутно забелели мазанки. Собаки залаяли вразброд, за плетнем замычала корова. Баба вышла из калитки и посмотрела вслед — в конские хвосты, в удаляющиеся человеческие спины.
Все было не так, как в Дагестане: постройки, климат, лес и люди.
На горах лежали вечные снега, под темными хребтами шумела речка; пашня за годы гражданской войны покрылась порослью и зайцами; усадьба — с воротами, правильный сад; во дворе стоял большой амбар. Барский дом был почти разрушен, людская сохранилась лучше. Все было просторнее и разореннее.
На открытом дворе усадьбы отрывисто застучал кузнечный молоток, заходила двуручная пила. Павел Резников, сверкая высокими голенищами и грудью заслоняя горную даль, сам руководил ремонтом помещичьего дома — из четырех комнат, с большой верандой, — и длинной людской, казармой для рабочих. Настилали полы, новые крыши, чинили печи, вставляли оконные рамы. Военморы еще не вошли в контакт с хуторскими девчатами и вели скромную жизнь. Сердца их были свободны, они хорошо работали.
Большой украинский хутор белел в трех верстах от имения. Между хутором и имением установилась постоянная инвентарно-товарообменная связь. Лишний плуг шел в обмен на кур. Запасной кузнечный инструмент — на семена озимой пшеницы, пара хомутов (Резников набрал их по разбитым станциям чертову гибель!), косилка и мешок спичек — на бугая.