— До сей поры я не знала, что все ответственные мужчины — сукины псы!
— Настасья Степановна, выбирайте выражения, — сев на стол, ласково сказал Питерский.
— Псы — неприлично. Сукины — неприлично. Два выговора в приказе за неприличность, — твердо сказал Артыков.
— Получается три приказа, Артык Артыкович! — весело воскликнул Самосад.
— Вы — бухгалтер, Лука Максимович? Бухгалтер! Бухгалтерия — зеркало? Зеркало предприятия! Три так три, вам виднее.
— Моя Санька, сестренка, не мечтает быть секретарем — водить под уздцы командирского коня, она с высшим полуобразованием!
— Ваша сестра, Лука Максимович, может быть спецом по кролиководству, птицеводству и свиноводству, кормить и разводить млекопитающих нас — подсобно, конечно?
— Санька все может, у нее — высший незаконченный университет!
Кабиносов рассмеялся; он смеялся раскачиваясь, раскатисто, неудержимо; ослабев от смеха, покачнулся и сполз со стула на пол.
— Млекопитающие куры! Птичье молоко! Специалист по куриному молоку с высшим полуобразованием! Три приказа! Два директора!
— Выбирайте выражения, Константин Кондратьевич, ставлю на вид: старший спец допускает неприличность в общественно-хозяйственном месте, — твердо сказал Артыков.
— Прошу извинить, — прошептал Кабиносов, подымаясь с пола. — Отвалитесь от двери, Лука Максимович, закупорили нас, дышать нечем! С каких пор, Артык Артыкович, я стал старшим специалистом?
— Мы назначили. С товарищем Питерским. По согласованию. Ваш доклад о пастбищах и колодцах, с разными хозвыводами, нам понравился. Фотографии очень хорошие.
— Отличный доклад! — сказал Питерский.
— Не забудьте: все фотографии сделал Виктор Табунов. У него прочная память, живая мысль, он — деловой человек, сильно помог мне. Я прошу оставить его при управлении: надо продумать и наметить наконец, где будут фермы.
— Нельзя, — твердо сказал Артыков. — Такой приказ подписать нельзя: диплома нет, мысль есть, оставить при управлении. Безответственно.
— Главный строитель, — брезгливо произнес Питерский, — инженер Книксен тоже не показывает своего диплома, говорит: дома, у мамы хранится!
— Хорошо, я буду думать, — утомленно отозвался Артыков. — Дипломов нет, социализм строим.
Украинская белизна, украинское убранство, украинская чистота украшали хаты и надворные постройки Надии Вороной. Быстрая хозяйка накормила розового поросенка, до темного блеска начистила коровник и стала подметать двор.
Солнце показалось над тополями. Пес вздыбился на цепи, в калитку стукнули, и вошел рослый, отлично одетый молодой человек.
— Здесь живет зоотехник Кабиносов?
— Туточки, — певуче ответила хозяйка. — Константин Кондратьевич в пески отбыл, на колодцы, отары принимает, овец богато будет в хозяйстве, а товарищи его Виктор Ромэнович и Валентин Валентинович всю ночь в хате потели да бранились, ну сейчас не слыхать, притомились петухи. Кликнуть их?
И вечером и ночью Табунов и Ель работали в хате Кабиносова: перед отъездом он наказал им сделать расчеты, обдумать, доказать выгодность устройства двух ферм — первоначально: одну среди пастбищ Намаксара, другую у просторных фисташковых зарослей Пинханчешме. Табунов был полон замыслов, предвидений, планов, — стремителен и счастлив. Он командовал; он вновь, как десяти лет назад, на змеином, злом коне, на знойном ахалтекинце. В восторге от своей неудержимой мысли, он наотмашь отбивал, отсекал, отвергал сомнения, возражения, суждения Еля.
Ель устал; поник; замолчал. Тихо вышел на крыльцо. Табунов крикнул ему:
— Незнание сильнее гения! Вы мыслите поверхностно, то есть абстрактно, следовательно — бездарно. Ступайте в пески, на колодцы, освежите свои мозги, возьмите данные у самой жизни!
У крыльца стояла Вороная, подслушивала; она сказала Табунову:
— Валентин Валентинович незадачлив, слаб он для окаянных песков.
— Поезжайте вместе!
— А корова?
— Посадите Еля на корову, напрягитесь втроем — и пустыне конец!
— Корова моя растелится не сегодня-завтра.
— Любовь или корова — выбирайте!
— Нахальный вы мужчина, Виктор Ромэнович, хотя и красавец писаный.
— Пожалуйста, провалитесь вы со своей единоличной коровой и единоличным Елем!
— Вот и хорошо!
Через час Табунов и Ель помирились. К утру Ель задремал; Табунов, раскинувшись на постели Кабиносова, бодро заснул.
Поздним утром проснулись. Печальный Ель вышел на крыльцо. Табунов выскочил за ним.