— Витя?
Ничего не понять! И Сергей снова идет к Наплюеву. Тот хитровато ухмыляется:
— Что, Николаич, потолковал с Ларцевым? Хитер человек! Мандат показывал? Не истерся еще? Бережет, бережет! И он за революцию боролся, как же! А мельню у Жмая твой братень, Виктор Николаич, брал. Я хоть и не робил там, а точно знаю: муку для дружины на пекарню не раз возил.
Сергей озадачен: зачем понадобилось деду отсылать его к этому самому Ларцеву?
— Чтоб знал, Николаич, какие люди бывают. И чтоб не думал, что больно просто нам было буржуйское добро под свою руку брать, — вот что я тебе поясню...
Да, национализация начиналась не так просто, как может показаться на первый взгляд. Здесь завязался один из самых сложных узлов ожесточенной классовой борьбы.
Мандат на контроль над мельницей Совдеп и в самом деле выдал машинисту Николаю Ларцеву, может быть, потому, что некому больше было выдать, а мельница требовала присмотра. Начиналась бумага торжественными словами: «Именем Революции...» и звучала, как приговор старому миру. Окрыленный грозной силой документа и уверовавший в незыблемость происходящих событий, Ларцев принес бумагу на мельницу, показал мукомолам:
— Вот, ребята, какую силу мне в руки дали!
Мандат пошел по рукам — глянцевитый, хрустящий, с кудрявыми росчерками подписей, штампом и печатями — настоящий государственный документ. Но документ не произвел того впечатления, на которое рассчитывал Ларцев.
— Ты хозяину покажи — он тебе пропишет. По первое число, — буркнул один из рабочих.
— Ничего, ничего, ребята! — бодрился Ларцев. — Теперь он у нас и не пикнет.
Рабочие хмуро молчали, Пойти вместе с Ларцевым объявить хозяину волю Совдепа вызвался один Витя.
Жмаев жил тут же, при мельнице, в низком и просторном доме. Мельник слыл закадычным дружком Шмарина, но ничем на того не походил. Низенький, толстый, с упрямо пригнутой головой, он на весь мир смотрел как бы исподлобья. Казалось, по жизни не идет, а безудержно прет этаким упрямым быком, сокрушая препятствия, тогда как Шмарин пробирается осторожно, любит поиграть с людьми, иногда даже приласкать их.
Все это припомнилось Ларцеву, когда он перешагнул порог низенькой горницы и подал Жмаеву совдеповскую бумагу. Мельник читал ее долго, шевеля губами, с усилием. Потом осмотрел машиниста, его помощника и кивнул Виктору:
— Выдь!
— Это почему же?
— Выдь! — повторил Жмаев и засопел, будто его охватило удушье.
Витя оглянулся на Ларцева. Тот был бледен и торопливо закивал помощнику:
— Выйди, Витя, выйди! Я с Кириллом Лукичом сам поговорю, а ты выйди.
Витя покраснел. Уже не первый раз взрослые его отсылали, все мальчишкой считали. Уходя, он расслышал, как Жмаев пробормотал:
— Большевистское отродье!
Вот оно что! Его отсылали не потому, что он малолетний, а за то, что связан с большевиками! Они будут сейчас о чем-то сговариваться. Погоди же, толстый хомяк, все равно тебе несдобровать!
Витя нетерпеливо слонялся по двору, ожидая, когда закончатся переговоры. Ларцев вышел через полчаса. Глаза его тревожно блуждали. Что-то случилось!
— Как? Договорились? — подбежал к нему Витя.
Ларцев, не замечая, не слыша Вити, колеблющейся походкой брел к воротам. Он походил не то на пьяного, не то на больного. Витя решил непременно узнать, чем закончился разговор с хозяином. Но Ларцев молчал. У ворот он оттолкнул вцепившегося в рукав Виктора и визгливо закричал:
— Отстань! Провалитесь вы со своим Совдепом!
Затем опомнился, воровато посмотрел на Витю и пошел дальше. Тот гневно проводил его глазами: шкура, ума лишился от страха! Правду Балтушис говорил: Ларцев — меньшевик, ему нельзя доверять. Почему только ему мандат выдали? Обманул, должно быть, наговорил семь верст до небес.
Витя перебежал плотину и очутился у здания Совдепа: ему обязательно надо повидать Балтушиса. Пусть знает, что контролер скис, что от него никакого толку не будет — хозяин запугал.
Но сразу добраться до Балтушиса Вите не удалось. Здание Совдепа было заполнено рабочими механического завода. Они занимали все комнаты и коридоры, всюду стлался густой махорочный дым. Ждали, чем закончится заседание Совдепа.
Витя узнал, что на механическом заводе положение тоже трудное. Управляющий Шуппе отказался признавать Совет. Это бы еще ничего — не признавай, завод-то в рабочих руках. Но Шуппе не хотел подписывать документы, а без его подписи саботажники из банка не дают денег. Жалованье рабочим не платили уже несколько месяцев. Чем жить? Кроме того, какой-то саботажник продал дрова, заготовленные для завода на зиму. В цехах стало морозно. В котельной вода чуть теплая, вот-вот придется спускать...