– Ты же не сказал ей этого.
– Почему нет? Это же правда.
– Но ты решил, что она чокнутая!
– Она горяча, Нора. За это многое прощается.
Я качаю головой.
– Это ошибка, Келлан. И если в итоге ты окажешься с разбитым сердцем, я не хочу об этом слышать.
Он рисует у себя на груди крест.
– Обещаю, что не скажу ни слова. Кстати, говоря о разбитых сердцах, где ты была сегодня вечером?
– В библиотеке.
Келлана не одурачить.
– Твоя сумка в комнате вместе с учебниками.
– Ну, я просто… читала.
– Ну да, чей-то член.
– Келлан! – я хватаю с барной стойки подвернувшуюся под руку упаковку кетчупа и швыряю ему в голову. Та врезается в стену и падает за диван, в то время как он угорает от смеха.
Глава четырнадцатая
Когда пару недель спустя в «Бинс» наступает вечер живого микрофона, Келлан все еще сосредоточен на угадывании моего «партнера по чтению».
– Это он, не так ли? – он так сильно толкает меня, что я теряю равновесие и еле удерживаюсь, чтобы не навернуться со стула. Он указывает на мужчину средних лет в синем костюме с вышитым на груди якорем. Почти уверена, что он отец одного из исполнителей. К тому же капитан корабля.
– Нет! – рявкаю я, отпихивая его. – Его тут нет.
– Он точно тут, – он скрещивает руки на груди и драматично исследует помещение. – И я собираюсь его найти.
– Как хочешь, – закатываю глаза. Он уже успел до сего дня рассмотреть в этом качестве всех моих профессоров, нашего восьмидесятилетнего соседа Теда и трех поваров в китайском ресторанчике на территории кампуса, но ни разу не предположил Кросби.
Кстати об этом.
– Ты видел Кросби? – спрашиваю я, нахмурившись и разглядывая окружающую толпу. – Хоть он и не намерен участвовать, все же…
Келлан достает из кармана телефон и искоса смотрит на экран: никаких пропущенных звонков или сообщений.
– У тебя что, больше нет друзей? – вежливо интересуюсь я.
Он строит мне рожицу.
– Заткнись. Ты знаешь, с кем я «дружу» в данный момент.
Теперь рожицу корчу я:
– Пощади меня.
Между Келланом и Марселой творятся какие-то болезненно незрелые отношения в стиле шестого класса. Они переписываются, до поздней ночи болтают по телефону и ходят на групповые свидания, но дальше этого ничего похоже не заходит. Я знаю, почему Марсела избегает занятий сексом – она влюблена в Нэйта, и все эти шашни с Келланом лишь для того, чтобы заставить его ревновать. Пока что она избавлена от необходимости на каждом шагу вытаскивать его руки из своих трусиков, но в то же время недоумевает, почему ей не приходится этого делать.
– А вот идет мой теперешний «друг», – бормочет Келлан, убирая свой телефон и расплываясь в широкой улыбке над моей головой. Он так красив, когда улыбается. Черт, он всегда красив. А сейчас в приглушенном освещении, одетый в белую рубашку на пуговицах и облегающие темные брюки, он выглядит как самый красивый официант в мире. Но когда он обнимает за плечи Марселу и целует ее в щеку, я ничего не испытываю. Ни капли зависти. Потому что это тайное, неожиданное и невероятно горячее нечто происходящее между Кросби и мной не оставляет места для ревности. Ведь оно настолько замечательное.
Однако недостаточно замечательное, чтобы затмить смертельные взгляды, которые Нэйт бросает из-за прилавка. Я оборачиваюсь через плечо и предупредительно округляю глаза. В конце концов, тут Селестия с брошенной на колени шубкой и претенциозным напитком в руке сидит в первом ряду на месте, которое зарезервировал для нее Нэйт, готовая к просмотру шоу. А рядом команда легкоатлетов всей оравой заняла оставшиеся места, и сколько бы он не пенял себя, но едва ли мог что-то сделать, разве что перетащить ее стул на задний ряд и притвориться, будто оттуда открывается лучший вид.
Как бы я не любила с головой погружаться в их мелкие драмы, сегодня я работаю, как и Марсела, хотя это сложно сказать, судя по тому как она зарывается пальцами в волосы Келлана и с обожанием поднимает на него взгляд, великолепно умудряясь давать любому смотрящему на них повод считать, что они перепихиваются направо, налево и посередине, хотя на самом деле они лишь дважды поцеловались, при этом ни разу «с языком». Это со слов Марселы, которые детально подтвердил Кросби после разговора с Келланом, и мы оба согласились, что не хотим знать других подробностей.
В кармане вибрирует мой телефон, и я знаю, что это Кросби.
– Пойду схожу за закусками, – говорю я абсолютно в никуда, так как они полностью поглощены друг другом. В помещении тихий гул голосов звучит гораздо громче, и несмотря на то, что тут максимальное число посетителей допустимое по пожарной безопасности, сто тридцать человек умудряются шуметь словно их тысяча.
Я выуживаю телефон из переднего кармана и плечом толкаю вращающуюся дверь на кухню. У нас столько народу, что Нэйт попросил нашу посудомойку, работающую на полставки, прийти сегодня ночью, а два других сотрудника торопливо наполняют подносы свежеиспеченными пончиками и брауни. Воздух на кухне теплый и благоухает кофе и сахаром, но тут мне не удастся найти уединения или тишины, поэтому я направляюсь в темный узкий коридор, ведущий к пожарному выходу.
Здесь прохладнее и тише, я слегка дрожу, облокачиваясь на стену и открывая сообщение Кросби. В нем сказано: Выходи на задворки. Если предположить, что он здесь, то «задворки» означают тупик за зданием, который сейчас припорошен тонким слоем снега.
Я прохожу в конец коридора и толкаю дверь на улицу, порыв холодного ноябрьского воздуха пробирает до дрожи. С неба падают крупные хлопья снега, поблескивая в желтых бликах аварийных ламп, освещающих наши заполненные баки и мусорные контейнеры.
– Кросби? – шепчу я.
– Ты чего так долго?
Я подскакиваю. Он стоит за дверью, поэтому чтобы увидеть его мне приходится шагнуть наружу и прикрыть дверь.
– Ты что тут делаешь? – обхватываю себя руками. Под моим фартуком в горошек на мне надеты темные узкие джинсы и майка с длинным рукавом, все недостаточно теплое для такой погоды.
Он трет лицо ладонями, и я хмурюсь: он выглядит бледным и больным.
– Кросби? – кладу руку на его предплечье. – Ты в порядке?
На нем черная рубашка и брюки, никакой волшебной шляпы или плаща, несмотря на мои мольбы. Он немного дрожит, и мне кажется это не от холода. Прижимаю тыльную сторону ладони к его лбу – кожа горячая и влажная.
– У тебя простуда?
Он горестно качает головой.
– Боязнь сцены.
Да уж. Это очень неожиданно для парня, постоянно находящегося в центре внимания, будь то вечеринки, команда по легкой атлетике или просто прогулка по кампусу. Но вместо того, чтобы выдать бесполезное «Чтооооо?» я произношу:
– Все нервничают. Это нормально.
– Я не мог сосредоточиться весь день. Перед глазами постоянно всплывают картины… провала.
– Ты не провалишься. – Он показал мне парочку фокусов, которые планировал продемонстрировать сегодня вечером, и они были великолепны. – Ты хорош в этом, Кросби. И всем понравишься.
– Всем? – похоже он был в ужасе. – И сколько это «всем»?
Я заколебалась.
– Э-э… порядочно.
– Больше двадцати?
– А как давно ты тут? – Кофейня заполнилась под завязку за час, так как все пришли пораньше, чтобы занять места и запастись закусками.
Он запрокидывает голову и грустно стонет:
– Уже некоторое время.
Нас прерывает приглушенный сигнал мобильного, и мы оба достаем телефоны. Кросби пришло новое сообщение.
– О, господи, – бормочет он.
– Что такое?
Он показывает мне экран. На нем фотография кучи рук, держащих друг друга за запястья, образуя сплошной круг.
– Келлан, – объясняет он. – Он весь день слал мне подбадривающие сообщения. – Он смотрит на экран. – В этом говорится: «Мы с тобой, брат».
Я стараюсь не рассмеяться, но терплю полное поражение.
– Это мило, – протестую я, когда он сердито смотрит на меня.