– Наше первое и последнее Благорождение, – со вздохом говорит Келлан.
Сказать нечего, но тишина длится лишь четыре секунды, прежде чем из гостиной начинают просачиваться рассерженные голоса.
– …одержимый! – кричит Марсела. – Почему ты не мог просто замолчать? Почему ты вообще здесь?
– Меня пригласили!
– Нас пригласили, – поправляет Селестия.
– Кто приносит собственную еду на званый ужин? – вопрошает Марсела. – И кто моложе девяноста лет носит шубы?
– Что ты никак не отцепишься от шуб? – на этот раз Нэйт. – Ты никогда не давала ей и шанса. Ты как ребенок, который сам не хочет игрушку, но и не желает, чтобы она досталась кому-то еще. Пора двигаться дальше, Марсела.
– Двигаться дальше? – возмущенно визжит Марсела. – Отчего именно двигаться дальше?
– От этой безответной любви между вами, – спокойно отвечает Селестия.
Потрясенная пауза, а затем Нэйт и Марсела одновременно начинают лопотать.
– Мы не… Между нами нет… Нет никакой…
– Хватит обманывать себя, – прерывает она. – Потому что всех остальных вы точно не одурачите. Счастливой тебе жизни, Нэйт.
– Сеси… ты не…
– Ты зовешь ее Сеси?
– Почему бы тебе не заткнуться?
Келлан и я неловко встаем, когда Селестия спускается вниз, снимает свою шубу с вешалки и натягивает сапоги.
– Спасибо за ужин, – произносит она, открывая дверь и хмурясь, выглядывая на улицу. – И счастливого Благорождения.
– Счастливого Благорождения, – неуверенно вторим мы, глядя, как она уходит в бурю, вероятно, чтобы отправиться куда-то пешком.
– О, боже мой, боже мой, – бормочет Нэйт, спеша вниз по лестнице. Он хватает свою куртку, сует ноги в кроссовки, не заморачиваясь со шнурками. – Нора, – начинает он, взявшись за дверную ручку. – Мне очень жаль. Сам не знаю, почему я… Мне нужно догнать… Я просто…
Я отмахиваюсь:
– Просто иди.
Он с болью во взгляде переводит глаза с меня на Келлана.
– Я понятия не имел.
Я пожимаю плечами:
– Не ты один.
Келлан морщится от напоминания, и мы оба дрожим от ледяного ветра, который врывается в помещение, когда Нэйт уходит.
Спустя мгновение мы разворачиваемся к Марселе, переминающейся на вершине лестницы.
– Наверно, я пойду, – смущенно говорит она. – Если только вам не нужно…
– Думаю, мы справимся, – отвечаю я.
– Верно.
Мы неловко топчемся, пока она одевается и достает из кармана ключи от своей машины.
– Сожалею о Кросби, – произносит она.
– Сожалею о Нэйте, – отвечаю я.
– Сожалею о Благорождении, – добавляет Келлан, просто чтобы что-то сказать.
Марсела уходит, и остаемся только мы с Келланом. Мы смотрим друг на друга, пока мои зубы не начинают стучать.
– Думаешь, есть смысл поехать в дом братства? – спрашиваю я, сильнее закутываясь в полотенце. Отчего у меня возникают ассоциации с плащом Супермена в наряде Кросби, который напоминает мне о том, как он снимал его, а я наблюдала за ним в первую ночь, когда мы переспали, и от этого мне становится невыразимо грустно. Я самый худший супергерой в мире, антигерой этой ужасной истории. Самый отстойный злодей.
Келлан качает головой.
– Мы можем попытаться, но он знает, что мы, возможно, туда поедем. Он собирался утром отправиться к своим родителям. Вероятнее всего, он уже направляется туда прямо сейчас.
– Ты знаешь адрес?
– Нет, только то, что это в Чаттерлей. Я никогда там не был.
– Я тоже.
Невероятно неловкая тишина нарушается лишь дробью моих зубов.
– Пойди, прими душ, – говорит Келлан, кладя ладонь мне на спину и подталкивая вверх по лестнице. – Согрейся. Я уверен… То есть, все это… Он знает тебя… Мы… Я…
– Он знает все, – говорю я. – Слишком много, слишком поздно.
Мы останавливаемся в гостиной и пялимся на этот дурацкий мольберт, мигающие огоньки, дурацкую Рождественскую ель, секрет, который мы пытались скрыть.
– Нужно было сделать это в прошлый раз, – говорит Келлан, подходя и срывая страницу с именами. – Но лучше поздно, чем никогда.
– Уже слишком поздно, – говорю я, следуя за ним, когда он берет зажигалку с телевизионной консоли и направляется в ванную. – И ничем не лучше.
Он не отвечает, просто рвет лист на четыре части, сминает каждый кусок и бросает в ванну. Мы оба молчим, пока он поджигает их, и охваченные огнем страницы начинают потрескивать. Они быстро сгорают, превращаясь в мрачный черный пепел на фоне белого фарфора.
Когда огонь тухнет, мы с Келланом переглядываемся, и я понимаю, что плачу, только потому, что слезы образовывают теплые дорожки на моей замерзшей коже.
– Прости, – говорит он, будто мои слезы послужили ему напоминанием. – За все.
– И ты меня.
Он печально улыбается, после чего разворачивается и выходит за дверь, прикрывая ее за собой. Я выскальзываю из мокрого платья и выжимаю его над раковиной, затем забираюсь в душ и включаю воду. Мне так холодно, что даже теплая вода ощущается на коже кипятком, и я наблюдаю за пеплом, кружащимся в водовороте у моих ног, в то время как струи бьют по моим плечам, каждой каплей отдаваясь болью.
Я полагала, что все закончилось, когда мы сделали это в прошлый раз, но я ошибалась.
Закончилось все лишь теперь.
* * *
Завтрак следующим утром становится мучительно неловким делом. У каждого из нас сегодня экзамены, которые начинаются в час, поэтому мы оба остаемся дома заниматься. Когда вскоре после восьми я выбираюсь из своей комнаты, Келлан уже сидит с миской хлопьев. Я бы предпочла заползти обратно в постель и спрятаться под одеялом, но не могу позволить себе ничего из того, что мне на самом деле хочется сделать, поэтому засовываю в тостер немного замороженных вафель и стоя их поедаю.
Долгое время единственными раздающимися звуками являются скрежет ложки Келлана по миске и хруст моих вафель.
– Хорошо спала? – в конце концов спрашивает он.
– Я написала Кросби дюжину раз, все без ответа. Звонила, тоже безрезультатно.
Келлан роется в хлопьях, пока не находит голубой маршмеллоу.
– Я тоже.
– Ты правда думаешь, что он отправился домой? В Чаттерлей? В бурю? – погода сегодня обманчиво спокойная и ясная, светит солнце, тротуары сухие, будто прошлой ночью не было ненастья. Будто все прекрасно.
– Думаю, да, – отвечает Келлан. – Разве ты бы не поступила также?
Я задумываюсь о своих родителях, живущих вместе, но в то же время врозь, делая всех несчастными.
– Нет, – я сгрызаю вторую вафлю и вытираю пальцы о шорты, после чего смотрю на часы на микроволновке.
– Ты собираешься проверить? – Келлан приканчивает хлопья и встает. И, похоже, читает мысли.
– Я должна попытаться. В смысле, конечно, это известие шокировало, но все случилось в прошлом году. Мы тогда даже не были знакомы. Может, утро вечера мудренее, и он… все просто…
Келлан похоже сомневается, но все равно пожимает плечами.
– Я поеду с тобой.
– Не думаю, что, когда он увидит нас вместе, это поможет делу.
Слова тонут в затяжной тишине.
Келлан неловко прокашливается.
– Ты права.
– Мне лучше поехать одной. Я заеду туда на велике, а после отправлюсь в библиотеку, чтобы позаниматься перед экзаменом. Если он в доме братства, я тебе напишу.
Он кивает.
– Хорошо.
* * *
Конечно его там нет. Мой стук будит Дейна, который по какой-то причине спит в гамаке у подножья лестницы, и тот подтверждает, что прошлой ночью Кросби не возвращался. Он немного недоумевает, узнав, что я не знаю где мой парень, но я спешу побыстрее уйти, пока он не проснулся достаточно, чтобы задавать вопросы.
Прошлой весной я чуть не вылетела с Бернема, занималась в чулане сексом с Келланом, бегала голой по центральной улице и была арестована. Если я что и вынесла из всего этого, так это как не усугублять свои ошибки. Поэтому даже если на самом деле мне бы хотелось сейчас оплакивать себя до потери сил и нестись на велике всю дорогу до Чаттерлей, ревя белугой «Кросби, поговори со мной!», все что я в действительности делаю, так это направляюсь в библиотеку, раскрываю книги и контролирую единственное, что в данный момент мне подвластно.