– Кросби? – При виде знакомого человека ритм моего сердца должен бы замедлиться до нормального уровня, но вместо этого оно продолжает колотиться. Он все еще в костюме, но теперь к нему еще присоединились кроссовки и толстая куртка, а красный плащ собрался вокруг шеи, словно он слишком быстро одевался, чтобы обдумать это.
– Хэй, – говорит он, останавливаясь в нескольких футах от меня. Ему трудно встретиться со мной взглядом, возможно, оттого что не может отдышаться, поэтому с секунду я просто наблюдаю, как белые клубы его дыхания рассеиваются в воздухе.
– Что ты тут делаешь? – Думаю о доме, о королевах красоты, обо всем, чем я не являюсь.
– Ты не можешь пойти домой одна. – Он зачесывает пальцами волосы, оставляя торчащие в разные стороны прядки. – Люди вытворяют сумасшедшие вещи на Хэллоуин.
– Я вполне уверена, что все эти люди в твоем доме.
Он быстро улыбается.
– Может быть. Все равно. Пошли.
Хоть это всего лишь тридцатиминутная прогулка, и когда он вернется на вечеринку у него будет много времени, чтобы повеселиться, я чувствую себя обязанной сказать ему пойти домой:
– В этом нет нужды.
– Все равно позволь мне сделать это. – Его руки засунуты в карманы, и я осознаю, что он, должно быть, мерзнет в этом костюме. Черт, я в своем-то замерзла, а о спандексе я вообще молчу.
Квартал мы идем в тишине.
– Как обстоят дела с твоей работой по французскому? – наконец спрашивает он.
– Довольно хорошо. – Я удивлена, что он помнит мои предметы. – Последние пару недель были адом, но, думаю, я в первых рядах. Что насчет тебя? Как экзамены?
– Я доволен биологией и историей искусства, но экономика задала мне жару.
– Два из трех, неплохо же?
Он ухмыляется и пинает кусочек разбившейся тыквы.
– Два из трех – это шестьдесят шесть процентов. Совсем не здорово.
– Кто сказал, что ты не хорош с числами.
– Эй, – внезапно говорит он. – Прости.
Я смотрю на него.
– За что?
– За испорченный вечер. Если ты уходишь из-за Макса или еще чего-то, я не хотел…
Я отмахиваюсь.
– Не волнуйся об этом. Может, сегодняшний вечер просто не был предназначен для этого.
– Это была твоя единственная ночь, чтобы выпустить пар.
– Будут и другие ночи. Например, между Рождеством и Новым годом, или на весенних каникулах…
Он смеется над наводящими тоску сроками.
– Ты не думаешь, что пожалеешь об этом?
Мы минуем тихий квартал, специализированный парк для собак, грунтовые беговые дорожки и голые деревья, окружающие лужайки.
– О том, что меня не исключили?
– О том, что упускаешь то, чего хочешь, изо всех сил стараясь быть хорошей.
– Я хорошая.
– Я знаю.
– Ну, а что насчет тебя? – парирую я.
– А что насчет меня?
– Я видела туалет в здании Союза Студентов пару недель назад. В твоем «списке» не прибавилось новых имен.
Он медлит с ответом. Я ожидаю, что он скажет что-то дерзкое, что-то вроде того, что он еще не обновлял его, но он удивляет меня, когда говорит:
– Я устал от этого.
– От чего? Быть популярным?
– Быть мудаком.
Второй сюрприз за несколько секунд.
– Ты...
– Слушай, Нора. – Он останавливается на углу, высокие деревья загораживает уличные фонари и дома, так что мы окутаны темнотой, только слабые проблески света пробиваются к нам. Я останавливаюсь спиной к деревьям, и когда он шагает ко мне, чувствую холод коры через пальто и джинсы. – Я просто сделаю это, – говорит он, поднимая руку и опираясь ею о дерево возле моей головы. – И если ты не хочешь, скажи «нет».
Он так близко. Наклоняет голову, его рот оказывается всего в паре дюймов от моего, и хотя прежде мы находились с ним в непосредственной близости, такое впервые, и в его взгляде никогда не было какого-либо намерения. По крайней мере, это единственный раз, когда он показал его. Он опускает голову еще на дюйм, затем еще, пока не останавливается в миллиметрах от моих губ, предоставляя мне возможность оттолкнуть его, убежать, не совершать чего-то глупого.