– Он не придет сегодня домой. Я уйду до его прихода.
Я киваю и сглатываю, когда Кросби снимает свои кроссовки и бросает поверх них куртку. Теперь он ждет в этом нелепом костюме, хорошо заметная выпуклость явно дает понять, в каком он состоянии.
– Мне правда хотелось бы не быть одетым в этот костюм, – говорит он и тянется за спину, нащупывая замок.
– Давай помогу, – говорю я, шагая ближе. Он поворачивается лицом к двери, и я расстегиваю молнию, наблюдая, как ткань расходится, обнажая очень широкую, очень мускулистую спину, усыпанную веснушками. Импульсивно наклоняюсь и прижимаюсь губами к теплой коже, вызывая у него мурашки. Его мышцы перекатываются, когда он стягивает рукава, плащ цепляется и немного рвется, но ему, кажется, все равно. Он разворачивается, обнаженный до талии, блестящая ткань собралась у него на животе.
Во рту пересыхает. Кросби почти неожиданно идеален. Слишком широкий, слишком большой, слишком горячий. Он выглядит так, словно может поднять трактор голыми руками – руками, которые теперь тянутся ко мне и медленно, с особой тщательностью, расстегивают мириады пуговок на двухдолларовой рубашке.
– Ты можешь просто разорвать ее, – шепчу я, борясь с желанием сделать это самой. Я хочу этого. Так слишком долго, а я хочу этого немедленно. – Я никогда не надену ее снова.
– Нора, – серьезно говорит он. – Мне будет нужно, чтобы ты надевала этот наряд во многих, многих случаях.
Я проваливаю попытку сдержать недостойный леди смешок, и Кросби тоже смеется, не прерывая своего занятия. Наконец он стягивает дешевую ткань с моих плеч и роняет ее на пол, так что я остаюсь в белом кружевном лифчике и в джинсах.
Он вздыхает и делает шаг назад, бесцеремонно глазея на мою грудь.
– Могу я сказать тебе кое-что? – спрашивает он, не отрывая взгляда.
– Э, да?
– Я долго хотел прикоснуться к ним.
Я удивленно смеюсь:
– Что? – Полагаю, я не должна быть так уж шокирована: он парень, а это сиськи. Это как ореховое масло и джем.
Он тянется мне за спину, и я чувствую, как его пальцы проскальзывают под кружево, расстегивая крючки.
– В тот первый день, – шепчет он мне в волосы, – когда ты заявилась в обтягивающем свитерочке с пуговками спереди? Я много об этом думал.
От его слов все мое тело наполняется желанием. По напористости его тона, ощущая его эрекцию, упирающуюся в мой живот, когда он стоит так близко, опуская бретельки по рукам, я понимаю, что он говорит о том, что мастурбировал, думая обо мне в этом кардигане.
Хочу рассмеяться, но не думаю, что смогу теперь. Когда он наконец впервые обнажает мою грудь, резкий звук его дыхания ворует мое собственное. Он очень медленно проводит рукам по моим бедрам, по животу пока не касается груди мозолистыми ладонями – его прикосновение настолько же трепетное, насколько его кожа грубая и шершавая. И хотя пальцы, которыми он проводит вверх-вниз по моим соскам, вызывают приятные ощущения, по-настоящему меня заводит его взгляд. Он абсолютно поглощен этим мгновением. Словно никогда не забудет его.
– Кросби. – Я скольжу руками по его большим бицепсам, широким плечам, шее, ушам, пока не зарываюсь в его волосы.
– Нора, – отвечает он, двигаясь вперед, так что мне приходится шагнуть назад, лодыжками упираясь в кровать. Он отпускает мою грудь, скользит одной рукой мне между лопаток, другую устраивает на моей попе, опуская на матрас, прежде чем встать на колени между моих раздвинутых ног. Большими руками он берется за пуговку на моих джинсах и поднимает на меня взгляд.
– Да?
Я киваю, неуверенная, что могу говорить. Сердце колотится, когда он осторожно стягивает джинсы по моим ногам, оставляя меня только в фиолетовых стрингах. Вижу его адамово яблоко, когда он сглатывает, а затем тянется вниз, к полу, за курткой, вытаскивает бумажник, достает презерватив и бросает его на мой ночной столик в виде ящика из-под молока. Улыбается мне, прежде чем стянуть спандекс по бедрам, аппетитным мускулистым ляжкам и сильным лодыжкам. Когда он перехватывает мой взгляд, то стыдливо прикрывает эрекцию, пальцами другой руки поигрывая кружевным краем моих стрингов.
– Приподними бедра.
Я едва могу дышать. Лишь один взгляд на него вызывает у меня желание извиваться от предвкушения. Никогда за свою короткую сексуальную жизнь я не хотела кого-то так сильно, что становилась мокрой при одном взгляде на него. Но я мокрая, и знаю, что Кросби видит это, потому что он издает страдальческий стон, когда я приподнимаю таз, чтобы дать ему возможность стянуть шелковую ткань по моим ногам, а затем нежно раздвигает мои бедра и смотрит между ними.