– Э-э… порядочно.
– Больше двадцати?
– А как давно ты тут? – Кофейня заполнилась под завязку за час, так как все пришли пораньше, чтобы занять места и запастись закусками.
Он запрокидывает голову и грустно стонет:
– Уже некоторое время.
Нас прерывает приглушенный сигнал мобильного, и мы оба достаем телефоны. Кросби пришло новое сообщение.
– О, господи, – бормочет он.
– Что такое?
Он показывает мне экран. На нем фотография кучи рук, держащих друг друга за запястья, образуя сплошной круг.
– Келлан, – объясняет он. – Он весь день слал мне подбадривающие сообщения. – Он смотрит на экран. – В этом говорится: «Мы с тобой, брат».
Я стараюсь не рассмеяться, но терплю полное поражение.
– Это мило, – протестую я, когда он сердито смотрит на меня.
– Это ужасно. Сколько их там?
Я не притворяюсь, будто не поняла, что он имеет в виду своих товарищей по команде легкой атлетики.
– Не уверена, – отвечаю уклончиво. – Парочка. На переднем ряду.
– О, Боже мой.
– Думаю, они хотят увидеть твой успех. Это мило.
– Я не могу этого сделать.
– Можешь.
– Почему я позволил тебе уговорить меня на это?
– По той же причине, почему показал мне те фок… иллюзии. Потому что в глубине души ты хочешь это сделать, тебе просто нужен был повод.
– И этим поводом являешься ты?
– А разве этого недостаточно? – выгибаю бровь.
Он открывает рот и, ничего не ответив, закрывает.
– Конечно достаточно, – наконец произносит он.
На этот раз уже на мой мобильный приходит сообщение от Келлана: Не могу найти Кросби.
Я показываю его Кросби.
– Что мне ему ответить? – мой замерзший палец зависает над кнопкой «ответить» и я дрожу.
– Черт, – восклицает Кросби, дергает дверь на себя и, схватив за плечо, толкает меня внутрь. – Почему ты не сказала, что замерзла?
– Разве это и так не было очевидно? На улице идет снег!
Дверь с шумом захлопывается, и нас окутывает более теплый воздух и полумрак.
– Послушай, – произношу я, – если ты не хочешь этого делать, то и не нужно. Люди постоянно отлынивают. Просто иди домой и скажи, что заснул. Или что ошибся с датой. Или что у тебя простуда. Я тебя прикрою.
Он долгое время смотрит на меня.
– Спасибо, Нора.
– Ты правда собираешься слинять?
– Нет, я собираюсь сделать это. И если все пойдет крахом, то обвиню в этом тебя.
– Звучит абсолютно зрело и разумно.
– А ты где будешь?
– Когда? Во время твоего выступления?
– Да.
– В зале. Обслуживая столики, наблюдая, ну или занимаясь чем-нибудь еще. Я работаю, не забыл?
– Верно, – кивает он.
– Хочешь, чтобы я смотрела? Я могу не смотреть, если пожелаешь. Спрячусь за прилавком и прикрою уши.
– Нет, – отвечает он. – Будь там.
– Обещаю, – наклоняюсь, чтобы поцеловать его в щеку.
– Хэй, – Он ловит меня за подбородок и прижимает спиной к стене. – Не дразнись.
– Я собиралась приободрить.
– Тогда приободри сильнее, – предлагает он, прежде чем целует меня. По-настоящему целует. Так настойчиво и основательно, что я задаюсь вопросом, не была ли вся эта «боязнь сцены» подстроена с единственной целью выманить меня сюда, чтобы залезть рукой мне под майку и бесстыдно лапать во имя утешения.
– Хэй! – наконец отстраняюсь я, перехватывая его расшалившуюся руку. – Я на работе. А тебе скоро подниматься на сцену.
Он слегка толкает меня своими бедрами.
– Я уже вроде как поднялся.
– Удачи на выступлении. Не то чтобы она тебе особо требовалась.
Он ухмыляется и тянется мне за ухо, вытягивая четвертак.
– Конечно, она мне не требуется.
* * *
Как оказалось, удача ему не нужна. Он выполняет несколько фокусов – иллюзий – которые я уже видела, плюс парочку совершенно для меня новых. После сорока пяти минут критичной поэзии, акустических каверов песен и двух танцев в стиле Солт-эн-Пэпа14, он становится приятным разнообразием.
Я околачиваюсь возле Келлана в конце второго ряда и смеюсь за его плечом, когда вижу, что он записывает на свой телефон все представление. Кросби периодически поглядывает на меня, но стоит ему погрузиться в выступление, становится заметно, как его нервозность спадает, а уверенность наоборот растет. Зрители полностью поглощены действом, смеются там, где им полагается, охают и ахают в соответствующие моменты. В конце выступления ему аплодируют стоя, отчего он краснеет как помидор, пока собирает свои вещи, неловко кланяется и спешит уйти со сцены.