— Устроитесь! Раз живы остались, остальное — дело наживное, — подбадривал их Мегудин. — Мы тут для вас кое-что приготовили. Все вернувшиеся уже работают на полях…
В Курман машина прикатила под вечер. Мегудин с Еремчуком отправились в исполком, где их ждали посетители, а минеры двинулись в свои части.
Отдавшись работе, Лиза пыталась хоть немного отвлечься от горя. Уходя на ферму, она не переставала думать о своих детях, уезжала по вызовам в окрестные колхозы помочь животноводам, но и там гнетущая тоска не покидала ее. Порой ей казалось, что дети зовут ее, в ушах звенели их голоса: «Мама… мамочка…»
Видеть дома пустые углы было для нее особенно мучительным испытанием. Как ни старалась она совладать с собой, ей это никак не удавалось.
Осунувшаяся, надломленная потерей внуков, Хая пыталась утешить Лизу:
— Возьми себя в руки, доченька, не забывай, что тебе нельзя так сокрушаться. Ради ребенка, который у тебя под сердцем, ты должна беречь себя, а то…
Лиза это сама понимала, но как можно смириться с такой утратой! И она, обливаясь слезами, восклицала:
— Сколько раз я их вырывала из когтей смерти! Чудом они остались живы во время бомбежки, уберегла от стольких страшных болезней, спасала от голода и холода, а тут не смогла уберечь…
— Что поделаешь, дочка… Их не вернешь…
Через неделю после телеграммы. Лиза наконец получила от Ильи Абрамовича письмо. В нем он сообщал, что с частями Советской Армии войдет в Курман и останется там работать.
Мысль о возвращении домой с новой силой разбередила ее раны: как она вернется туда без детишек?
И все же Лиза немедленно начала готовиться к возвращению в Курман.
— Наши места еще не освобождены, не рано ли ты думаешь о поездке? В войну может всякое случиться. Когда Илья нас вызовет, жизнь там немного наладится, тогда и поедем.
— Я не могу здесь больше оставаться… не могу, мама! Мне нужно как можно скорее уехать отсюда, сменить обстановку. Вместе с Ильей мне легче будет перенести горе.
Но Лизе было и страшно со старенькой матерью отправляться в дальнюю дорогу. Она заколебалась, решила ждать вызова, но вскоре от земляков, которые во время войны оказались в соседнем колхозе, она узнала, что Джанкой и ближайшие населенные пункты уже освобождены и они с эшелоном, который формируется, могут собираться домой.
— Вместе с людьми нам будет легче в пути, — уговаривала Лиза, и мать согласилась, что нет смысла задерживаться.
«В Курмане уже весна, тепло, а здесь зима, кругом лежат большие сугробы, и трудно будет перед отъездом найти место вечного покоя детишек, чтобы попрощаться с ними…» — думала мать.
…На пятые сутки эшелон подошел к Сивашу. По только что освобожденной земле он шел медленно, с частыми остановками и наконец остановился на станции Курман. От белокаменного уютного полустанка с большим медным колоколом остались только развалины.
Лиза посадила мать на скамейку неподалеку от разрушенной станции, а сама пошла в райисполком, — может быть, застанет там Илью или узнает, где он. В райисполкоме увидела на дверях записку:
«Председатель в поле. По всем вопросам обращаться к тов. Еремчуку, он в ремонтной мастерской МТС».
Лиза пошла в мастерскую, но и там никого не застала и решила взглянуть, цел ли их дом. Сердце ее дрогнуло, когда она издали увидела, что стены покосились, стекла выбиты и заткнуты тряпками. Наружная дверь висела на проволочных петлях.
«Илья, наверное, здесь уже был», — подумала она. Смотрела на мрачные стены опустевшего дома. Зайти внутрь, где каждый угол напоминал о том, что не переставало терзать сердце, ей было страшно.
Лиза вернулась к матери. Шла она быстро, чтобы скорее попасть домой и дать отдых уставшей матери. Кругом не было ни живой души, и некому было помочь донести вещи. С трудом они дотащились до дома. Мать уговорила Лизу присесть отдохнуть, а сама поспешила в детскую комнату посмотреть, не остались ли там вещи, напоминающие о детях. Ей не хотелось, чтобы Лиза сразу пошла туда, но не успела она оглянуться, как дочь была уже рядом и, глядя на уцелевшие кроватки Гришутки и Павлика, со стоном сказала:
— Горе мое горькое… больше не будут они здесь спать, навеки заснули в Сибири под снегами.
— Лиза! — воскликнула мать. — Хватит! Илья ни слезинки не должен увидеть на твоих глазах!
Хая взяла Лизу за руку и увлекла ее за собой в комнату, где раньше была спальня. Там стояли покрытые рваными одеялами кровати, лежали охапки соломы, какое-то тряпье, пустые банки, некоторые предметы домашней утвари. По всему видно было, что в отсутствие хозяев здесь, кто-то жил. На одной из кроватей лежал рюкзак Мегудина. «Здесь, наверное, Илья спал», — подумала Лиза.