— У пана уже некому работать…
— Ну так что? У тебя голова болит за него?
— Уже детей берут на работу.
— Может быть, ты хочешь, чтобы и твои дети стали холопами? Не доживет твой пан до этого…
— Мы там хотим работать, мы пойдем работать, — в один голос объявили ребята.
— Туда я вас не пущу, хватит с нас и того, что отца впрягли в ярмо, — взволнованно возразила Зельда.
— Хотим работать, хотим папе помочь, — не унимались ребята.
— Ты видишь, Авраам, какие у тебя помощники… Даже Илюсик хочет скорее вырасти, чтобы помочь тебе зарабатывать деньги…
— Пока что ихними заработками сыт не будешь, — вздохнул Авраам.
— Сейчас нам трудно, но что делать? Надо начать учить детей ремеслу. Я пыталась пристроить их, но ремесленники не хотят брать учеников. У многих я уже была, можно сказать, пороги обила, а что толку: у кого есть ученик, а кто выжидает, что вдруг его на войну возьмут, а кто вернулся с войны калекой и сам ничего делать не может. А дороговизна растет, заказов нет, мастера сами ходят без дела. Надо хоть девушек пристроить, завтра же схожу к модистке, может, она возьмет учениц.
— А я хочу только в имение! — заявил Илюсик. — Что там делают?
— Пашут, сынок, сеют, картошку сажают, — ответил отец.
— И хлеб сеют? — допытывался Илюсик.
— И хлеб.
— Значит, все там растет и люди не голодают? Почему же мама не хочет, чтобы мы там работали?
— Вот выучишься ремеслу, заработаешь деньги и всегда сытым будешь… — объяснила мать.
— Но я хочу быть крестьянином, — настаивал Илюсик. — У них всегда есть картошка, хлеб, молоко, мясо… Они всегда сыты… Они еще продают на базаре…
Глазки его загорелись, у него захватывало дыхание при одной только мысли о хлебе и картошке.
Умные рассуждения сынишки привели Зельду в такой восторг, что она обняла его, прижала к груди, целовала и нежно приговаривала:
— Радость моя, счастье мое, светлая головушка моя, чтобы здоровеньким рос на долгие годы…
Когда Илюсик вырвался из объятий матери, Зельда подошла к Аврааму и с материнской гордостью сказала:
— Ну, ты слышал, как рассуждает твой младшенький…
Счастливая, радостная улыбка озарила всегда омраченное нуждой, озабоченное лицо Авраама, и он ответил:
— А что ты думаешь, сынок прав, и даже очень прав… Он как взрослый рассуждает. Совсем неплохо было бы, если бы дети наши работали в имении. Они научились бы обрабатывать землю… И может, бог даст, скоро все перекрутится, перемелется, и нам улыбнется счастье, заимеем кусочек землицы… И тогда станем на ноги, тогда добьемся того, о чем мечтали наши деды и прадеды, — найдем, как в песне поется, «в сохе — счастье»… Я давно присматриваюсь к жизни крестьян и вижу, что у них тоже немало нужды и горя. Но все же у кого клочок земли имеется, живет кое-как, собирает картошечку, немного пшенички, ржи… У кого коровка есть, имеет молочко, маслице… Илюсик — ребенок, и то это понимает, а ты хочешь детей только ремеслу учить… Подумаешь, какое счастье у сапожников или портных: когда подвернется какая-то работа, то кое-как перебиваются, а когда работы нет, то бегают с высунутыми языками и, как говорят, три раза в день умирают с голоду.
С минуту Зельда молчала, словно вдумываясь в его слова, потом, махнув рукой, сказала:
— Ой, Авраам, Авраам, не утешай себя несбыточной мечтой… Собственного клочка земли тебе не видать, как не видать своих ушей. Мой отец покойный, царство ему небесное, тоже мечтал об этом. Он даже собрал немного денег, дал задаток пану и думал уже, что вот-вот заведет хозяйство, купит лошадь, корову, но появился пристав и сказал, как в книге Шолом-Алейхема описывается про Тевье-молочника: «Изойди», это значит — вон из деревни, тут не место для тебя. Вам запрещено заниматься земледелием.
— Может быть, все же избавимся от этого зла и заживем как все люди, — вздохнув, сказал Авраам. — Вот я слышал, что существуют где-то на юге Украины земледельческие колонии и евреи — потомственные хлеборобы — работают на земле не хуже других…
— Дай бог, твоими устами да мед пить.
Везде и всюду уже знали, что в Петрограде скинули царя, но в имении, где работал Авраам, все шло по издавна заведенным порядкам.
В первые дни, как только до пана дошла эта ошеломительная весть, он в панике удрал куда-то, но тут же вернулся и по-прежнему властвовал в своем имении.
Сбежавшие с фронтов солдаты будоражили холопов, собирали митинги, призывали крестьян забрать землю и конфисковать имение помещика. В тревоге пан как в лихорадке метался, исчезал, снова появлялся, снова исчезал.