Получилось у Жюли не очень — за борт вылетело на только содержимое таза, но и сам таз, ударившись о выпуклый, выступающий почти на метр от палубы борт флейта и оставивший на нем несимпатичное пятно. Стоявший рядом огромный и косматый боцман сделал вид, что ничего не произошло и деликатно (господи, откуда такие манеры на море!) поддержал девушку за локоток.
— Позвольте вам помочь!
С ума сойти!
Гиллмор, беседовавший о чем-то на шканцах с Буагельбером, уставился на эту сцену только что не выпучив глаза.
Старпом, проследив за взглядом гостя, закашлялся, прервал разговор и заорал во всю глотку:
— Гастон, якорь тебе в задницу, делать нечего? Опять у тебя команда бездельничает!
Эту сцену графиня наблюдала, усевшись на канатную бухту. В кое-как зашнурованном на спине платье, поверх которого был небрежно наброшен подбитый мехом плащ, с растрепанными волосами. Не до изысков, лишь бы в себя прийти. И плевать, что подумают окружающие.
Смущенный, вроде бы даже покрасневший боцман опрометью бросился на бак распекать моряков, и без того рьяно драивших идеально чистую палубу и ярко сверкавшие медяшки. Жюли скользнула в каюту, а мадам де Ворг даже не попыталась сдвинуться с места. Лишь едва заметно улыбнулась, почувствовав, что мир вокруг раскачивается все меньше и меньше. Можно сказать, вообще остановился.
Гиллмор спустился на шкафут10 и, не спросив разрешения, сел рядом.
— Не обращайте внимания на этих грубиянов, Адель. На море нравы простые, а моряки отродясь в карман за словом не лезли. Как себя чувствуете?
— Как вывернутая курица. Перьями внутрь.
М-да, благородная госпожа, видимо, тоже не всю жизнь провела в парижских салонах.
— Это морская болезнь, она мало кого щадит. Но ничего. К счастью для вас, хотя и к сожалению для нас, мы попали в штиль. Скоро все наладится.
— Черта с два! Хотя… может быть, вы и правы. По крайней мере желание сдохнуть прямо здесь и прямо сейчас куда-то ушло. Надеюсь, навсегда. Но желания двигаться нет никакого, так всю жизнь на этих веревках бы и просидела.
Сквайр улыбнулся, глядя куда-то в море.
— Это знакомо. Когда отец впервые отправил меня сопровождать груз шерсти в Ревель, я три дня валялся на нижней палубе с мечтой повеситься. И повесился бы, если б хватило сил подняться и добраться хоть до какой-нибудь перекладины. А потом ничего, привык. Все привыкают, и вы привыкнете.
— Думаете? Тогда дайте руку, помогите встать. — Она поднялась, окинула взглядом бескрайний простор, глубоко вздохнула… и пошатнулась, Гиллмор галантно поддержал ее под локоть. — А что там кричит этот, как его, Буа-ох-гель-бер? Дьявол, меня опять чуть не вырвало.
Гиллмор отвлекся от спутницы, прислушался… да куда там прислушался — старший помощник потрясал зажатой в кулаке подзорной трубой и орал во всю глотку:
— Все наверх! Мушкеты к бою готовь! Все, мать ваша каракатица! Орудийной команде к орудиям! Ретирадные — расчехлить, зарядить шрапнелью! Все зарядить шрапнелью! Боцман и канонир — ко мне! Коку — команду накормить! Чтобы через час все были сыты!
Графиня и сквайр растерянно переглянулись, еще раз взглянули на море — мирное от горизонта до горизонта. Что такое?
Гиллмор буквально взлетел на шканцы, хозяйке корабля для этого потребовалось время и пара крепких выражений, адресованных самой себе. Но к старпому она подходила уже почти твердым шагом.
— Что случилось?
— Пираты.
Буагельбер протянул подзорную трубу и указал куда-то на горизонт, где в далекой дымке проступал силуэт странного корабля с косыми реями, под которыми не были натянуты паруса. Тем не менее корабль медленно, но уверенно приближался на веслах, держа курс прямо на «Мирный».
— Пиратская шебека. Для здешней торговли они бесполезны — гребцы слишком дороги. Используются в Адриатике, но в основном магрибскими торговцами и такими же пиратами, рабов не считающими.
— Но может быть это все же мирное судно? Идет с грузом в Кастилию. — Женщина не верила, что вот прямо сейчас, в Ла-Манше, где казалось тесно от кораблей всех флотов и стран, на них посмели напасть морские бандиты.
— Взгляните на его грот… э… на самую высокую мачту. Видите черный флаг? Это сигнал нам: «Сдавайтесь или будете уничтожены».
Сжались кулаки, поджались губы. Морская болезнь? Да пошла она!
— Сколько человек в нашем экипаже?
— Семьдесят два. Из них шестнадцать — канониры, но вряд ли они смогут сделать более одного выстрела. Управлять парусами в штиль тоже бессмысленно. Так что драться будут все семьдесят два.