Под знаком Пи
Когда я зашел в купе и увидел ребенка, то настроение, и без того весьма мрачное, потеряло последние отблески света. Не то чтобы я не любил детей, однако находиться рядом с ними долгое время в замкнутом пространстве не казалось мне чем-то особо приятным. Правда, этот мальчик не был совсем уж крохой - он выглядел лет на шесть-семь. Бледное, серьезное личико, маленькая родинка на левой щеке... Уткнувшись носом в лежащий на столе блокнот, он что-то усердно выводил в нем шариковой ручкой.
Сидящая рядом с ним женщина, внешность которой ничем меня поначалу не зацепила, заметив, вероятно, мою недовольную мину, торопливо, словно извиняясь, поздоровалась и сказала:
- А это Павлик. Он очень спокойный, он не станет вам мешать.
- Ну, здравствуй, Павлик, - состроил я подобие улыбки, но мальчик на мое приветствие никак не отреагировал, продолжая вдумчиво чиркать в блокноте, а его мать - или кем там она ему приходилась - стремительно выпрямила спину, будто собираясь заслонить собой свое чадо, и пробормотала, царапнув меня синим, как тающий лед, взглядом:
- У Павлика проблемы с общением... Он... у него аутизм. Вы только не думайте... Он очень спокойный!
На пару мгновений мне вдруг показалось, что передо мной... мама. Только совсем молодая... И я понял вдруг, что Тамара всегда напоминала мне маму, только я не мог этого осознать. Так может, это Тамара и есть?!.. Но этого не могло быть в принципе, а сказанное матерью Павлика дошло наконец до меня, поэтому я, чертыхаясь в душе на свое невезение, выдавил:
- Да я и не думаю... Ладно, ничего страшного.
Женщина расслабила спину, но исподволь продолжала следить за мной настороженным взглядом.
Признаться, первым моим желанием было пойти к проводнице и попросить место в другом купе. Но объяснение, что сорокапятилетний мужик испугался ребенка, выглядело бы настолько смешным и нелепым, что я лишь поморщился и, уложив сумку в ящик под полкой, принялся раздеваться.
Едва я успел повесить на плечики пальто, как дверь купе отъехала в сторону - проводница пришла сама: принесла постельное белье и спросила у меня билет. Мне показалось, что в ее взгляде мелькнуло сочувствие: мол, веселая же тебе досталась компания, и я чуть было не решился озвучить свою просьбу, но в последний момент все-таки удержался - выглядеть в глазах сразу двух женщин истеричной тряпкой очень уж не хотелось. В конце концов, подумал я, если этот маленький псих начнет закатывать концерты, я смогу потребовать переселение уже с чистой совестью.
И прелюдия началась совсем скоро. Я расстелил постель, достал очки и газету, и только принялся читать, как услышал невыразительный, будто спросонья, голос мальчишки:
- Коричневый. Плохо. Пусть снимет!
Женщина успокаивающе залепетала-зашушукала в ответ, но Павлик повторил, уже с ощутимо истеричными нотками:
- Коричневый - плохо! Пусть снимет! Пусть снимет!
Я сделал вид, что ничего не слышу, хотя читать уже, конечно, не мог и лишь продолжал пялиться в газету, ожидая «армагеддона». Но тут ко мне обратилась мать аутиста:
- Мужчина! Снимите, пожалуйста, джемпер. Павлик не выносит коричневого цвета...
Я отбросил газету и уставился на соседку.
- Это вы мне?..
- Да!.. Пожалуйста, я вас очень прошу! Снимите джемпер, а то у Павлика может начаться истерика и успокоить его будет очень трудно...
- Ну, знаете! - вырвалось у меня. - Может, мне еще и штаны снять?! А кто говорил, что ваш Павлик очень спокойный?
- Он спокойный, но есть некоторые вещи...
Я не стал слушать дальше, вскочил и, рванув дверь, вылетел в коридор с непреклонным намерением идти к проводнице, чтобы уже не просить, а требовать мое переселение.
В этот момент поезд качнуло. Погас свет, в груди повисла пустота, я стал падать.
Когда я открыл глаза и увидев нависшую надо мной широкую доску, первое, что пришло мне в голову, было: я лежу в гробу, меня похоронили заживо!.. Я бы, наверное, заорал, если бы мое горло не перехватило спазмами ужаса. К счастью, взбодренный адреналином мозг заработал на всю катушку, и я быстро понял, что если бы меня закопали, то никакой доски я бы не увидел, потому что в могиле нет источников света. А здесь такой источник был, хоть и весьма тусклый. Да и доска для крышки гроба располагалась слишком уж высоко. К тому же, справа у этого «гроба» и вовсе отсутствовала стенка.
Уже через пару секунд я понял, что лежу на нижней полке в купе поезда, а то, что я принял за крышку гроба, было всего лишь верхней полкой. Я с облегчением выдохнул, но тут же вспомнил, что с поездом что-то случилось... Крушение?.. Авария?..
Я подскочил и завертел головой. На нижней полке напротив меня лежал, вытянув поверх одеяла тонкие руки, мальчик. Павлик, сразу вспомнил я и поежился. Однако маленький аутист, едва слышно посапывая, спал. Снизу мне было не разглядеть, лежит ли кто на полке над ним, но оттуда свисал край простыни и виднелся кусочек одеяла, так что, скорее всего, мама Павлика тоже спала.