Шпагин посмотрел, куда указывал Подовинников, и увидел дрожавшие под ветром упругие сухие стебли прошлогоднего чертополоха. Вот одна ветка упала, начисто срезанная невидимой пулей, за нею другая, третья. Шпагин услышал, как у его левого виска чиркнула пуля, и почувствовал на виске колючий холодок.
— Подовинников, твоя точка бьет! Вперед — иначе всех уложат!
Шпагин вскочил на ноги, закричал: «За мной! Огонь!» — и оглянулся: Подовинников, Ромадин, Липатов и еще несколько солдат были с ним, по двое остались лежать на снегу. «Кого же это убило?» Но выяснять было некогда и Шпагин хотел уже бежать дальше, когда один из лежавших поднял голову и тут же уронил ее в снег.
«Ранен. Надо помочь». Шпагин подбежал к солдату и сильным рывком повернул его на бок — на него глядели дико расширенные, остановившиеся глаза. Это был Матвеичев. Во втором солдате Шпагин узнал Павлихина ив первого взвода.
— Чего лежите? — закричал на них Шпагин.
— Своя... артиллерия бьет... — испуганно пробормотал Матвеичев, вставая на колени.
— По своим бьют... — поддержал его Павлихин. Его худое, заросшее седой щетиной лицо было жалким, по щекам катились грязные капли растаявшего снега.
Шпагин видел, что солдатами завладел панический страх и они ни за что не поднимутся по собственной воле. Он знал, какой надежной защитой представляется земля, когда вокруг неистовствует огонь, и как трудно, невероятно трудно в этот момент поднять во весь рост тяжелое, непослушное тело. Кажется, лежи вот так, плотно прижавшись к земле, и ничто не заденет тебя — самая близость матери-земли хранит тебя от опасности! Но Шпагин знал также, что это — ложное, обманчивое представление, вызванное страхом: чаще всего погибают именно те, кто лежит под огнем. И он закричал страшным голосом, которого сам не узнал:
— Это немцы стреляют! А ну, за мной!
— Вставайте, дурачье! Убьет вас здесь ни за нюх табаку! — крикнул Корушкин, подбежавший к Шпагину, и с неожиданной в таком маленьком человеке силой ухватил Матвеичева за воротник полушубка и поставил на ноги. Павлихин поднялся сам.
Пулемет замолк. «Значит, Подовинников выполнил свою задачу!» — с облегчением подумал Шпагин.
Бежать тяжело: ноги вязнут, скользят в рыхлом снегу, то и дело приходится обегать воронки, которыми густо изрыта земля. Шпагин старается бежать по следу танков: снег здесь плотный и не проваливается под ногами.
На минуту грохот орудий ослабевает, и Шпагин слышит, как больно гудит и звенит кровь в ушах; потом канонада возобновляется с новой силой, но снаряды рвутся уже дальше, за лесом, их разрывы доносятся глуше.
Дым над Изварино рассеивается, и уже отчетливо видна ломаная линия немецких траншей и горящие строения. Танки утюжат вражеские траншеи и обстреливают деревню, где еще удерживаются немцы. В деревне горят несколько подбитых танков, столбы черного, коптящего дыма поднимаются высоко в небо и смешиваются там с дымом пожара в одну серую пелену, медленно ползущую над полем сражения.
Шпагин замечает сломанную березку на задах деревни и бежит к ней. Еще издали он с радостью видит развороченную взрывом амбразуру дзота: «Хорошо, Петя!» На ступенях входа лежит немецкий солдат — маленький, заросший, грязный. «Так вот ты какой...» — разочарованно посмотрел на него Шпагин.
Он перебирается через изорванные, спутанные кольца проволочных заграждений и спрыгивает в траншею. Траншея взрыта снарядами, завалена глыбами земли, обломками досок. Здесь уже ведут бой солдаты Подовинникова.
Но первый взвод еще далеко от траншей: солдаты бегут, падают, долго лежат, поднимаются недружно, вразнобой.
Шпагин услышал впереди характерный тупой стук немецкого тяжелого пулемета. «Этот пулемет держит Молева!» Шпагин заторопился к нему, прыгая по упруго-мягким телам убитых, скользя разъезжающимися ногами в кучах звенящих стреляных гильз. Выбежав за поворот траншеи, он отпрянул: в трех шагах здоровенный гитлеровец, хищно припав к пулемету, стрелял непрерывной очередью. Фашист был в расстегнутом мундире, без пилотки, его длинные светлые волосы, зачесанные назад, тряслись вместе с пулеметом. Шпагин выпустил в него длинную автоматную очередь и вдруг увидел второго немца: пригнувшись в траншее, тот поднимал на него автомат.
«Ах, вот ты как...» — с внезапным ожесточением Шпагин прыжком бросился на гитлеровца, схватил обеими руками его автомат и рванул на себя. Но, к его удивлению, тот без сопротивления выпустил оружие, повалился на спину и, сжимая грудь руками, захрипел.