— Бросьте его, товарищ комроты, я ужо разделался с ним! — услышал Шпагин позади себя голос.
Он обернулся: перед ним стоял Матвеичев. На его сухом, скуластом лице, поросшем редкой светлой щетиной, уже не было страха или растерянности, узкие светлые глаза глядели решительно и задорно. Матвеичева смутил испытывающий взгляд Шпагина, он виновато улыбнулся:
— Не обижайтесь, товарищ комроты... Это я тогда с непривычки сробел... Сколько воюю — все отступал!
— Молодец! — крикнул Шпагин и потряс ему руку: — Спасибо!
Третий немец, без пилотки, в разорванной грязной привели, с автоматом на шее, подняв руки, стоял среди обломков и дико озирался безумно расширенными глазами.
— Матвеичев, возьми его! А то очухается и сдуру стрелять начнет! — крикнул Шпагин.
Матвеичев схватил фашиста за руку:
— Комм, шнелль комм!
Но тот не пошевелился, не ответил, его мокрая, липкая рука безостановочно тряслась частой нервной дрожью.
Матвеичев оттолкнул пленного и брезгливо вытер ладонь о полушубок:
— Ему артиллерия наша мозги отшибла!
В траншею ворвался первый взвод.
Молев зло, ненавидяще оглядел убитых пулеметчиков: взвод потерял четырех человек от их огня.
— Гады, каких ребят убили! Шпагин повел взвод вперед.
Подовинникова Шпагин догнал в деревне: вместе с тридцатьчетверкой взвод добивал гитлеровцев, засевших в развалинах.
Тут подбежали солдаты третьего взвода, с ними Гриднев и Пылаев.
Оба были с новенькими немецкими автоматами и немецкими флягами в деревянных футлярах.
Шпагин с любопытством посмотрел на Пылаева: тот был радостно возбужден, громко рассказывал, как они ворвались в траншею, как он сразу свалил двух гитлеровцев, и настойчиво и некстати угощал всех горькими немецкими сигаретами. Левая рука у него была па перевязи, он украдкой оглядывал всех влажно блестевшими глазами — замечают ли его повязку?
— Что, зацепило, Юра? — спросил Шпагин.
— Сущие пустяки, можно было и не перевязывать, да Андрей Иванович настоял. Представьте: немецкий офицер из автомата! Я бы его и не тронул, живьем хотел забрать, да он стал первым стрелять — ну, и пришлось рассчитаться!
— Да ты никак оправдываешься, что в бою убил гитлеровца? — насмешливо спросил его Шпагин.
— Нет... но я ведь хотел его в плен взять, он мог сообщить важные сведения... — смутился Пылаев.
Но Шпагин уже не слушал его, он расспрашивал Гриднева о положении на левом фланге — там второй батальон закончил очистку траншей и вел бой на опушке леса.
Шпагин подошел к танку. Из переднего люка подымался танкист — широкоплечий, с крупным энергичным лицом, испачканным пятнами черной смазки.
— Вперед давай, на силосную башню! — крикнул ему Шпагин, указывая рукою. — Немцев полно в ней набилось!
Танкист погрозил огромным черным кулаком;
— Эти гады у меня водителя убили! Сажай людей наверх! Сам машину поведу!
Несколько солдат взобрались на танк и плотно прижались к его теплой броне. Танкист захлопнул люк, танк заревел, густой струей выпуская плотный синеватый дым, потом вздрогнул, качнулся на гусеницах и медленно, словно нащупывая дорогу, пошел вперед, обходя воронив к горящие развалины; вслед за танком, укрываясь за ним. пошли солдаты.
Взвод Пылаева обходил Изварино слева, чтобы отрезать немцам путь к лесу, в первый взвод Шпагин послал Гриднева с приказанием двигаться на силосную башню.
Башня стояла на северной окраине Изварино. Собственно, деревни Изварино уже не существовало. Место, на котором стояла деревня, представляло собой совершенно голое черное пространство, густо изрытое воронками, усеянное комьями вывороченной земли, перепаханное вдоль и поперек танками. В конце деревни около чудом уцелевших въездных ворот догорал окутанный черным удушливым дымом немецкий бронетранспортер. Оставшиеся в деревне гитлеровцы поодиночке и группами отходили к силосной башне, перебегая от воронки к воропке и отстреливаясь на ходу. Наши преследовали их, двигаясь неровной, широко развернутой цепью. Бой распалсл на десятки мелких изолированных стычек.
Бетонная башня стояла несколько поодаль от деревни на невысоком холме. Немцы вели огонь из бойниц, проделанных в стенах; в темном проеме разбитой стены трепетало пламя стреляющего пулемета и слышен был глухой, как из бочки, стук автоматической мелкокалиберной пушки.
Танк открыл огонь, один за другим всаживая снаряды в силосную башню. То тут, то там в башне появлялись черные рваные пробоины, из которых клубами вырывался белый дым.
Как только танк вышел из развалин на открытое место, снег закипел вокруг него от разрывов снарядов, по броне часто защелкали пули, с пронзительным взвизгиванием отскакивая от нее и оставляя на металле блестящие лунки.