В углу белобрысый губастый радист, сильно шепелявя, кричал в микрофон:
— «Дон», я «Дешна»! Как шлышно? Прием!
Серый котенок, уже освоившись с новой обстановкой, расхаживал по избе, торчком подняв свой тонкий острый хвостик, и терся головой о ноги солдат.
«Не то ярмарка, не то цыганский табор», — подумал Шпагин.
Увидев Шпагина, танкисты закричали:
— А, комроты! Ты уж извини, что мы расположились у тебя явочным порядком, — во всей деревне сарая целого не осталось! А здесь даже печка цела! Присаживайся к нам, погрейся с холода!
Шпагин угрюмо отказался: у него из головы не шел Подовинников, и эти двое молодых шумных танкистов вызывали в нем сейчас неприязненное чувство.
Он сдвинул в сторону консервные банки и кружки танкистов, попросил Лушина подготовить строевую записку а стал составлять донесение в батальон.
Лушин — из Московского ополчения, бывший преподаватель математики отличался чрезвычайной добросовестностью и старательностью, доходившими до педантизма. Из-за этого у него были постоянные стычки с Болдыревым, который на отчетность смотрел, как на ненужную и стесняющую формальность.
После боя Лушин обошел все взводы и положил перед Шпагиным тетрадный листок, ровно исписанный тонким, угловатым почерком. Наклонившись к Шпагину, он сказал тихо и доверительно, словно сообщая ему важную тайну:
— Каких свавных ребят потеряли сегодня!
Он нетвердо произносил «л», и у него получилось вместо «славных» — «свавных».
Глядя в листок, Шпагин вздохнул:
— Надо семьям написать. Вы сможете дать мне домашние адреса погибших?
— Безусловно! — Лушин посмотрел на Шпагина сквозь толстые стекла очков огромными печальными главами.
Когда Шпагин стал припоминать сегодняшнее сражение, оказалось, что за один день произошло так много важных событий, что они не укладывались в форму официального донесения.
Подовинников — кровью своей, своей жизнью открыл путь роте, всему батальону. Как написать, чтобы все поняли, каким замечательным человеком он был; отдавать себя людям было для него таким же естественным, как жить и дышать. А как выразить свою боль? И разве достаточно было, к примеру, написать, что рядовой второго взвода Матвеичев И. В. убил немецкого капитана и нескольких солдат? Сегодня в жизни Матвеичева совершилось неизмеримо более важное — он поборол в себе страх и стал настоящим советским воином. А героизм Липатова, Аспанова, Квашнина, Чуприны, Береснёва — разве всех перечислишь?..
Шум в избе внезапно стих. Шпагин обернулся и увидел на пороге Арефьева и командира полка Густомесова.
— Ага, вот он где окопался! — с порога закричал Густомесов, отряхивая снег с валенок и шапки.
У Густомесова была короткая, видимо недавно отпущенная, светлая, слегка вьющаяся борода. Лицо его с небольшими узкими глазами, из которых один был чуть прищурен, имело внимательное, изучающее и в то же время слегка насмешливое выражение, словно Густомесов, подмигивая левым глазом, думал про себя: «А ну-ка, послушаем, что ты скажешь!»
Густомесов остановился перед Шпагипым и, склонив голову набок, протянул ему руку с короткими сильными пальцами:
— Ну, здравствуй, здравствуй, Шпагин! Рота сегодня хорошо действовала, смело! Молодец, молодец!
Говорил он отрывисто, разделяя слова и фразы четкими паузами, но самые слова произносил быстро и коротко, словно выстреливая их. Он шагнул к столу, уселся на табуретку, закинув ногу на ногу, положил планшет на стол и обвел глазами избу, быстро крутя головой — он ни секунды не оставался в покое, — затем наклонился к Шпагину и сказал:
— По донесениям не разберешь, где кто находится, да и не совсем верю я донесениям — у кого рука поднимется написать, что плохо воевал, — так я сам проверяю расположение подразделений!
Густомесов достал карту и хлопнул по ней ладонью.
— Ну, показывай, где рота стоит!
Пока Шпагин докладывал о расположении взводов, пулеметов, показывал, откуда немцы ведут огонь, Густомесов беспрестанно двигался на табуретке, то закидывая ногу на ногу, то опять опуская, и нетерпеливо повторял:
— Так, так, так...
Не дав Шпагину закончить, Густомесов отвел его руку от карты и вскричал:
— Хватит! Все ясно! И тут то же самое: до немецких позиций целый километр, а то и больше! Почему вы остановились здесь? Ведь завтра этот километр вам с боем надо будет брать, дорогие товарищи! А сегодня могли легко, без потерь, окопаться вот по этому скату — отличная позиция!